Символическая функция терапевтического сеттинга
На Зимней школе-2017 Московского Ггештальт Института мы с Таней Клешковой провели мастерскую, которая называлась "Фантазия и символ". На ней мы пытались осмыслить то,что происходит в терапевтических отношениях с точки зрения концепции о символизации. Конечно, у концепций нет никакой точки зрения,но если смотреть на происходящее из определенной перспективы, можно различить интересные нюансы и акценты и присвоить это видение себе. Предлагаем вашему вниманию текстуальную обработку того,о чем мы хотели сказать,говорили и/или не смогли сформулировать в тот момент. Участники диалога - , далее МП и Таня Клешкова, далее ТК. ТК - Чем терапия отличается от обычного разговора двух людей? О том, что такое терапия и что происходит в терапевтическом кабинете много обсуждается как на обывательском уровне, так и среди терапевтов. В первом случае - потенциальный клиент не понимает как простая беседа может ему помочь. Среди терапевтов же в ходу интроецированные объяснения чем хороша терапия и как она работает. В этом диалоге умозрительным клиенту и терапевту довольно трудно встретиться, так как предмет описания - механизм терапии и ее результат - неовеществлен, не представлен во внешней реальности. Так в чем же специфика отношений терапевт-клиент? МП - Когда заходит речь о терапевтических отношениях, интуитивно мы понимаем, что эти отношения включают в себя довольно широкий спектр взаимоотношений - они символичны, потому что обмен внутри них происходит на разных уровнях. Можно сказать, что в этих отношениях есть пласт реальный, который можно наблюдать со стороны - два человека некоторое время сидят и, как правило, разговаривают, и пласт символический, который не виден явно. И именно этот второй слой создает то, ради чего эти отношения организуются - невидимое пространство для изменений. Попробуем понять, что именно делает из человеческих отношений отношения терапевтические и на чем полезно делать акцент в обустройстве собственной терапевтической практики. ТК - Да, похоже важно найти личные значения, слова для определения этого невидимого символического уровня, который определяет терапевтическое пространство. МП - Начнем с того, что определим границы терапевтических отношений. Формально терапевтические отношения возникают, когда два человека регулярно встречаются на нейтральной территории для того, чтобы один из них мог в течении определенного времени говорить о себе. Для того, чтобы этот процесс мог начаться, этим людям необходимо заключить контракт. Существует распространенная точка зрения о том, что контракт нужен для того, чтобы защитить и обеспечить стабильность терапевта. Это действительно так, однако, мне кажется контракт не менее, а может быть и более, важен и для клиента. Контракт мы заключаем с сознательной частью клиента и тем самым препятствуем отыгрыванию бессознательных реакций в отношении терапевта. Например, при нарастании сопротивления клиент “вынужден” сохранять регулярность встреч и приносить свои реакции на сессию, и работать с ними там, где они возникли. Таким образом, контракт концентрирует бессознательное клиента в рамках терапевтических отношений и тем самым не позволяет сбрасывать психическое напряжение в других сферах жизни. С помощью контракта мы проясняем и усиливаем конфликтное поле. У человека есть три основных способа регулировать оргазмическое напряжение - мы можем отреагировать через действие или соматическое “короткое замыкание”, либо же использовать для переработки психического возбуждения свою психику. С помощью контракта мы увеличиваем присутствие мышления в психической жизни клиента, мышления как способа создавать репрезентации, то есть придавать смыслы происходящему. Контракт создает границы сеттинга. Терапевтические отношения включают в себя два важнейших элемента - сеттинг (буквально установки, правила работы) как психический контейнер для переработки и содержимое этого контейнера. Про содержимое - мышление клиента - мы уже говорили, попробуем сказать несколько слов о самом контейнере. С одной стороны, сеттинг создает условия для терапевтического процесса - границы, время, оплата и т.д. - с другой, сам становится участником отношений, буквально третьим в паре клиент- терапевт. Это происходит благодаря целому ряду феноменов. Первое, что приходит на ум - сеттинг гарантирует обратимость терапевтической регрессии, то есть того измененного состояния сознания, которое неизбежно возникает в ходе работы. На сессии мы можем позволить себе быть любыми, потому что понимаем, что это не навсегда. Мы знаем, что границы сеттинга это те хлебные крошки, которые помогают нам вернуться обратно, в наш реальный мир, правда всякий раз чуть более другими. Далее, сеттинг в силу своей предсказуемости и повторяемости является метафорой раннего материнского холдинга, сеттинг это забота в чистом виде, готовность присутствовать и быть внимательным к тому, что происходит у клиента. С помощью сеттинга клиент оттормаживает непосредственное удовлетворение влечений, переводя эту потребность в символическую зону психической переработки, тем самым развивая собственную способность заботиться о себе. С помощью сеттинга мы конструируем отсутствующий опыт заботы, который можно интроецировать. Благодаря сеттингу бытие клиента фокусируется вокруг процесса символизации, то есть установления связей между элементами своего опыта и, соответственно, своей идентичности. И наконец, развернем эту мысль позже - сеттинг становится той зеркальной поверхностью, от которой приходит отражение, в котором нуждается клиент; сеттинг инициирует движение символических структур клиента и с помощью терапевта обеспечивает их развитие и завершение. ТК - Выходит, контракт - сознательный акт взаимодействия между клиентом и терапевтом, результат договоренностей о дальнейшей работе, шаг к альянсу. А сеттинг, включенный туда терапевтом - то, что необходимо для разворачивания бессознательного клиента. Сеттинг представляет принцип реальности - с одной стороны( фигура Отца). Он может быть атакован клиентом, чтобы избежать проявления прямой агрессии к терапевту (репрезентации первичного объекта), или прилежно соблюдаться, иногда, чтобы получить одобрение. С другой стороны, сеттинг - конструкт, воспроизводящий отношения с родителем за счет регулярности, предсказуемости, наличия стабильного заботящегося объекта. Именно поэтому важна регулярность встреч в одно и то же время, в том же месте. Таким образом, сеттинг - необходимое условие во взаимодействии клиент-терапевт, это почва для возникновении символа и активизации символизирующей функции терапевта и клиента. Сеттинг - феномен, отличающий терапию от любых других отношений, это то, что позволяет терапии случиться. Он же создает “лабораторное пространство”, в котором могут быть размещены, сконцентрированы личные феномены клиента, в беспорядочном виде растекающиеся в потоке его обыденной жизни. МП - Теперь, удерживая во внимании то, что в терапии мы поддерживаем работу мышления, отойдем на некоторое время от сеттинга и рассмотрим как появляется психика. Младенец на раннем этапе развития вообще не нуждается в психическом аппарате. Младенец нуждается в удовлетворении организмических потребностей, которые локализованы в теле. Пока он находится в симбиотических отношениях с матерью, они удовлетворяются автоматически. Сложности начинаются, когда мать перестает постоянно присутствовать рядом и удовлетворение потребностей задерживается на некоторый срок. Если потребность не удовлетворяется сразу, в организме возникает некоторое напряжение. Для того, чтобы с ним справиться, младенец опирается на опыт предыдущего удовольствия, задействуя так называемый галлюцинаторный тип удовлетворения желаний. Спустя некоторое время этот способ исчерпывает свои возможности по удовлетворению потребностей, поскольку он всего лишь реанимирует прошлый опыт. Дальнейшее развитие ребенка требует новых решений для регулирования напряжения. Таким образом, психика появляется в ответ на необходимость справляться с возбуждением в отсутствии опекающего объекта. ТК - Да,галлюцинация - прародитель фантазии и символа - помогала пережить некоторую отсрочку в удовлетворении, как пелена прикрывала от боли и невыносимой фрустрации. Можно сравнить этот процесс, для наглядности, с фантазированием взрослого. Мы можем долгое время о чем-то фантазировать, расплываясь в улыбке, плавая в мире грез, но рано или поздно то “утешение, поглаживание”, которое выполняла фантазия перестает устраивать, возникает ясное ощущение неудовлетворенности и злости от отсутствия чего-то важного в своей жизни. И когда это напряжение удается заметить, пережить, принять - возможен скачок через активные внешние действия по удовлетворению потребности, что и означают переход на следующий этап развития. Как уже говорилось выше, ядро психики - результат первичного опыта переживания боли в отсутствии опекающего объекта. Галлюцинация - аутичный способ справиться с напряжением. Она претерпевает значительные изменения, когда появляется Другой. Так мы делаем шаг к знакомству с символизацией в истории развития психики. МП - Психика возникает и как реакция на автономию и как условие для ее развития. Новым способом, который совершает эволюционный скачок в развитии психики как платформы для дальнейшей субъективации, оказывается процесс, который называется символизация. Поскольку про нее написано достаточно много, обозначим в этом явлении только некоторые черты, необходимые нам для понимания терапевтической работы как пространства для развития символической функции клиента. Во-первых, символизация это то, что создает репрезентацию, то есть представленность в психике тех событий, в которых мы участвуем. Символизация связывает наше тело с психическим аппаратом. Телесно мы включены во все, что происходит вокруг, но для того, чтобы это участие попало в психику, требуется проделать специальную работу. Если эта работа проделана абы как, возникает, например, травматический опыт, когда большой объем телесного возбуждения не переработан психически. Символизация, в некотором смысле, отвечает за формирование гештальтов, то есть целостных, законченных форм опыта. Если символизация не завершается до конца, она требует завершения через травматическое повторение или соматическое изображение. Во-вторых, символизация не повторяет опыт, как делает это галлюцинирование, но обогащает его. Младенец учится символизировать, когда мать дает отклик на его потребность и тем самым, придает ей смысл. Она невербально говорит ему: ты сейчас хочешь это. Условно говоря, в начале психической жизни все работает задом наперед, не так как это обстоит у взрослого человека. Понимание того, что я хочу, возникает после удовлетворения, а не до него. И таким образом, в символе встречаются две инстанции - желание ребенка и желание матери. И то, что в дальнейшем помещается во внутрь, отличается от исходного материала, оно преображается ответной реакцией. Важная деталь - символизация происходит в присутствии Другого, который угадывает желание и придает ему форму, тем самым транформируя его; другими словами, через символизацию мы получаем чуть больше, чем мы просили. Эта разница между моим желанием и желанием Другого, или другими словами, между запросом и ответом, и рождает возможность для развития. В этом смысле, я и Другой должны где то не совпадать, пусть на йоту, но выходить из слияния, поскольку в противном случае автономия заменяется на поглощение. ТК - Выходит, символизация постоянно усложняет, наполняет психическую структуру через взаимодействие, выстроенное с Другим. В символе всегда есть след Другого - это результат со-творчества. МП - Если в начале психического развития символизация формирует психику, то в дальнейшем, и это имеет непосредственное отношение к психотерапии, она ее непрерывно реорганизует. Как известно, развитие происходит через травму. Психика должна пережить два важнейших кризиса раннего этапа развития - преодоление симбиоза и вступление в диадные отношения, а затем переход в отношения триадные. Для того, чтобы осуществить этот переход, психика вынуждена особым образом трансформироваться. В первом случае она обучается формировать с помощью символизации внутренние объекты и отказываться от идеи всемогущего контроля, во втором - подвергается процедуре форматирования со стороны символического порядка и приходит к необходимости вытеснения. Этот последний процесс осуществляется в рамках Эдипальной ситуации, которая через идентификацию с Я-идеалом, формирует представление о том, кто я такой. Здесь мы приходит к важной роли символической кастрации, которая отделяет Я от не-Я, вытесняя последнее в бессознательные структуры. Эдипальная ситуация фактически диктует то, каким я должен быть и каким не должен и это происходит довольно насильственно по отношению к психике. Собственно, это и есть травма, когда некогда целостная поверхность опыта выворачивается наизнанку и фрагментируется. Таким образом, личность включается в социальный контекст какой-то одной своей частью, или другими словами, взгляд со стороны символического порядка видит ее под определенным углом, а затем она обучается воспринимать эту точку зрения как собственный образ. Теперь вернемся обратно к сеттингу как к метафоре материнского холдинга. Можно сказать, что развитие психики неизбежно связано с отчуждением некоторого объема психического материала. Травма развития стремится к своему исцелению. Могу предложить несколько романтическое определение психотерапии как процесса возвращения утраченного. Терапевт, подобно контейнирующей фигуре, распознает несимволизированное бессознательное послание клиента и придает ему форму своего впечатления. Содержание клиента становится доступным для ассимиляции в обложке терапевтического отклика. Это значит, что символизация клиента запускается символизацией терапевта. Чтобы что то было усвоено, оно должно сначала распознаться Другим. Есть очень интересная мысль, что терапевтическое взаимодействие строится на балансе того, что не говорится и того, что может быть из этого понято. Новизна происходящего для клиента определяется объемом контейнера терапевта, способного вместить в себя не только то, что говорится, но и то, что нуждается быть сказанным, для начала, в его реакции, его речью. Терапевт дает голос безмолвному. Символ это место встречи двух психик, это не готовый ответ, но влияние ответа на вопрос. Символ это переходный объект между запросом и откликом, переходный, потому что чужой опыт невозможно присвоить, но только переработать. Отклик терапевта похож на выстрел с упреждением, это обращение из того места, где клиента еще нет, но уже есть его интерес, его неосознанный взгляд. Символ это возможность, а не инструкция или описание. Подобно тому, как в буддизме можно описать природу ума, но нельзя заставить ее ощущать, так же и символ требует от клиента некоторой работы, которая может и не состояться. ТК - Как терапевт запускает процесс символизации? Через символизацию собственного бессознательного в терапии. Те фантазии, ассоциации, отклики, которые рождаются в терапевте должны быть им обработаны и названы. Томас Огден в своих работах говорил о важности “бредить”в процессе сессии, чуть отчуждаясь от текста клиента, прислушиваясь к себе, находя слова и образы для неясных переживаний. Как осуществляется символизация собственного психического материала? Здесь важно сказать о первичном и вторичном процессе мышления. Первичный - это наше бессознательное, все что было вытеснено, плавает в безвременной и внепространственной среде, существующей по принципу удовольствия. Первичный процесс мышления как и бессознательное фантазирование, отражающее содержание наших импульсов, происходит постоянно. К нему относятся сновидения, оговорки, отвлеченные фантазии, грезы наяву. Вторичный процесс мышления живет согласно принципу реальности, подчиняется законам логики, грамматики. Это образы, облеченные в слова и встроенные в актуальную реальность Символизация - преобразование первичного процесса мышления во вторичный, вербализация вытесненного. Выходит, между первичным и вторичным процессом должен быть активизирован некий “мостик”. Когда есть доступ к бессознательному через метафоры, фантазии, ассоциации. Но бывает и так, что “мостик” на ранних этапах развития был подорван как в случае с ранней сепарационной травмой. Тогда процесс символизации крайне затруднен - невозможно сформировать, символизировать внутренний объект, внешнее сделать внутренним. Напряжение в таком случае не может быть названо и встроено в психический опыт. Все, что остается в таком случае - справляться с аффектом через соматизацю или отыгрывание. Символ, как клапан, который аффект преобразует в суть, не может быть сформирован. МП - В лакановском психоанализе клиент обращается к аналитику, как к лицу, предположительно знающему то, в чем он нуждается. В ходе наших рассуждений неизбежно возникает вопрос - а какой источник знания существует у терапевта? И как он может быть полезен для разных клиентов, если он один? Неужели терапевт что-то знает о клиенте еще до того, как он придет? И как соотносится такое отношение клиента к фактическому знанию, то есть к опыту, квалификации и профессиональной осведомленности? Для начала ответим на последний вопрос, и ответом будет служить одно слово: никак. Знание терапевта о клиенте находится не в терапевте, а в том фантазме, который клиент по отношению к нему разворачивает. Задача терапевта и сложна и, одновременно, проста - ему необходимо оказаться в центре клиентского невроза и привести в движение бессознательную массу, которая нуждается в символизации. Если функция кастрации заключается в том, чтобы отщепить некоторую часть невозможного в то время опыта и поставить запрет на его символизацию, тогда функция терапевта, в метафорическом смысле, анти-кастрационна. Другими словами, все самое важное происходит на другой сцене. Клиент в первую очередь нуждается в трансцендировании, в выходе за привычное понимание себя как места вынужденного обитания, в которое его не приглашали, но в котором он себя внезапно обнаруживает. Для того, чтобы что-то вернуть, необходимо почувствовать отчуждение от того, что есть и тем самым обнаружить нехватку себя. Подобно тому, как в буддистской психологии Я - все то, что не есть я (как набор отформатированных паттернов), так и в терапии вначале необходимо обнаружить себя как чужого, как имеющего другие желания, исходящие из иного места. Другие не в смысле формального отличия, но имеющие бОльшую экзистенциальную погруженность. Задача терапевта не в том, чтобы избавить клиента от симптомов, с которыми тот себя идентифицирует, но пробудить в нем интерес к своей скрытой психической жизни. Точнее, создать условия для ее проявления. Итак, символизация в терапевтических отношениях создает потенциальное пространство для изменений. Это пространство, в котором отсутствует поглощенность (своим опытом) и захваченность (чужим влиянием). Это разреженное пространство; пространство, где обнаруживается отсутствие, которому в дальнейшем придается некоторая форма. С помощью символизации, то есть обогащения представлений о себе, создается особая структура потенциальности, которая начинает менять реальность. Мы не создаем концепции о реальности, но мы выводим реальность из концепций. Вспомним миф об Эдипе. Изменения начинаются с вопроса, заданному оракулу, который знает будущее, но это будущее становится возможным только тогда, когда о нем вопрошают. На настоящее влияет то, чего еще нет, но к чему клиент обращается, как к отчужденной части себя самого. Терапевт, таким образом, оказывается зеркалом, которое отражает несуществующее, но возможное. Каждый из нас манипулирует реальностью с помощью символов, то есть разыгрывает с помощью внешних объектов свой внутренний бессознательный сценарий. Мы одновременно живем как будто бы в двух мирах - один из них наполнен рациональностью и ясностью, а второй кажется хаотичным и запутанным. В первом обитает то, что мы называем своей личностью, а второй часто оказывается ее жестоким хозяином, от которого хочется освободиться. Но не стоит этого пугаться, поскольку бессознательные процессы всего лишь отражают внутреннюю, более фундаментальную, логику, которая нуждается в развертывании и интеграции. Иногда пропасть между этими двумя состояниями кажется непреодолимой. Задача терапии, таким образом, заключается в соединении этих двух миров и установлению связи между ними. Символизация это получение опыта “задом наперед”, когда ответ на вопрос “что я хочу?” находится не в начале пути удовлетворения потребности, а в его финале. Прошлое связывается взглядом из будущего и в символическом пространстве будущее определяет прошлое, а не наоборот. Можно сказать, что сознательное это будущее время бессознательного, у которого пока еще нет формы. Терапевт метафорически напоминает радиоприемник, который сначала улавливает волну от радиоточки, а затем усиливает ее и транслирует передачу в громкоговоритель. Тогда логичным становится требование “незнания” со стороны терапевта, поскольку преждевременное понимание приводит к торжеству логики здравого смысла и не порождает ничего нового. Символический обмен перемешивает слои бессознательного клиента и терапевта - клиент словно бы видит сон, в котором терапевт отражает его неосознаваемую потребность и пробуждение ото сна, то есть завершение сессии согласно принципам сеттинга, оставляет клиента с воспоминанием о том, чего еще не случилось. И, последнее. Сеттинг в терпевтических отношениях является символическим отцом между принимающим ребенком и кормящей матерью. Эта символическая прослойка является профилактикой поглощения ребенка матерью в погоне за идеалом непосредственного удовлетворения внутри симбиотических отношений. Сеттинг оказывается цензурой, возвращающей мать к отцу, к другим клиентам или сообществу. Сеттинг не позволяет терапевту использовать клиента для своего нарциссического расширения. ТК - Если тема Вас вдохновила, можно почитать следующую литературу: Вейкко Тэкхэ "Психика и ее лечение" Ф.Тайсон "Психоаналитические теории развития" Андре Грин "Аналитик, символизация и отсутствие в аналитическом сеттинге" Томас Огден "Мечты и интерпретации" Ж-М. Кинодо "Приручение одиночества" Рене Руссийон «Работа символизации» МП - Спасибо зха внимание)
Терапия как погружение в реальное
В этом тексте я бы хотел поделиться некоторыми соображениями относительно несодержательного аспекта психотерапевтической практики, того, что связано с ее бэкграундом и что, на мой взгляд, отражает уникальность этого подхода по сравнению с другими видами человеческих коммуникаций. Сначала хотелось бы описать вещи очевидные для того, чтобы потом перейти к менее очевидным и и даже совсем противоречивым. Первый шаг, который надлежит сделать в этом направлении, будет отражать отношение объекта и субъекта психотерапии. В бытовом представлении, которая во многом отражает взгляды традиционной медицинской модели, клиент является объектом для терапевтического воздействия. Его необходимо улучшить путем исправления неадекватных личностных характеристик. Соответственно, терапия оказывается методом избавления от психического страдания, которая своей целью ставит достижение так называемого здоровья, то есть комплексного психического, физического и социального благополучия. Коварность такой задачи обнаружил еще Будда Шакьямуни, который в качестве основы для духовной практики избрал признание страдания, а не обещание Нирваны. Другими словами, если целью терапии оказывается избавление от чего-то путем, говоря современным языком, отреагирования, то это напоминает попытку ребенка спрятаться, закрывая глаза ладонью. Для психотерапевтического дискурса, как и для любой другой деятельности, характерен свой собственный язык и терапевтическую позицию можно обнаружить на основании вербальных маркеров, которыми она обозначается. Например, слова, расширяющие понятие “воздействие” - улучшение, исправление, доведение до счастья - не встречаются в рамках терапевтического дискурса, поскольку они действуют на территории реальности, а терапевтический сеттинг отделяет пространство символического от повседневной жизни. Именно поэтому терапевт не дает советов, поскольку советы и рекомендации вторгаются за пределы символического. В терапевтических отношениях можно услышать слова, близкие по значению к понятию “исследование” - интерес, возбуждение, желание. То есть как раз те, которыми мы редко оперируем в повседневной жизни. На следующем шаге по направлению к описанию психотерапевтического дискурса мы признаем, что клиент не является объектом воздействия, а оказывается в статусе субъекта. Но субъектом чего именно он становится? И где тогда находится знание о благе клиента, если мы оставляем представление о том, что этим знанием обладает терапевт, на предыдущем шаге? Ведь мы помним, что идея улучшения, а значит, концепция о конечной точке развития, не работает. Клиент приходит на терапию потому, что он достиг предела некоторых представлений о себе и придя на сессию, обнаруживает, что этих знаний нет и у терапевта. Не заводят ли нас подобные размышления в тупик и дискредитируют психотерапию, утверждая ее в статусе бесполезной и бессмысленной деятельности? Попробуем разобраться в этом вопросе. Клиент прежде всего является субъектом своего бессознательного. Это предположение требует расшифровки. Вообще, визит к психотерапевту оказывается первой легализацией бессознательного, признание того, что есть нечто, выходящее за пределы сознательного контроля. Клиент говорит, что он многое пробовал, но это не помогает или изучал тему, но знание не меняет поведение или отношение. Однако в дальнейшем эта легализация не получает своего развития, более того, именно она подвергается интенсивному отрицанию в ходе терапии. В общем виде это сопротивление можно охарактеризовать так - клиент пытается контролировать бессознательное, а не использовать его как попытку расширить свои представления о себе. Другими словами, относится к своему бессознательному как к объекту, над которым, опять же, необходимо провести некоторые манипуляции. В этом смысле, самыми сложными клиентами оказываются те, кто сам является терапевтом. Терапия с позиции клиента не имеет никакого отношения к терапии с позиции терапевта, потому что они относятся к разным регистрам психического. Чтобы проиллюстрировать эту мысль, обратимся для начала к статусу бессознательного. С легкой руки Хайдеггера бытие было отделено от сущего. В этом акте заключается философское обоснование двойственности. Сущее в ней выступает как некий умопостигаемый объект, как то, о чем можно помыслить или по отношению к чему можно занять какую-либо позицию. Бытие, в свою очередь, оказывается условием такового познания и его возможностью. Сущее вытекает из бытия и, в упрощенном представлении, является его редукцией. Метафорически выражаясь, если сущее оказывается изображением из недр волшебного фонаря, то бытие - его оптическая система и источник света. Сознательное в своею очередь относится к бессознательному, как сущее к бытию. Мы можем постигать бытие только как изменения сущего. Парадокс этого познания заключается в том, что агент рефлексии находится в сознательном, тогда как психические защиты направлены на то, чтобы сохранять сознательное в стабильности, не пропуская в него ничего, что отличалось бы от его текущего устройства. Поэтому бессознательное вынуждено проявляться в обход сознательного, минуя его систему безопасности и цензуры. Так появляется симптом, как форма контрабанды и послание, которое необходимо прочесть до того, как с ним начнут бороться, в том числе и с помощью психотерапии, ориентированной на облегчение состояния. Психотерапия, ориентированная на исследование, поддерживает присутствие бессознательного в кадре, и тем самым снижает вред от симптома, который является вторжением бессознательного, порой разрушительным для обычной жизни. Каким образом это происходит? Бессознательное стремится к тому, чтобы быть услышанным. Клиент всеми способами затыкает уши и в тот момент, когда его усилия терпят крах, приходит к психотерапевту за тем, чтобы он стал союзником в его борьбе против этого гвалта. Но вместо этого встречает предложение не избавляться от звука, а отрегулировать эквалайзер для того, чтобы звучание стало более членораздельным. Несмотря на исследовательский ресурс этого послания, оно выглядит чрезвычайно агрессивным. Ведь оно идет вопреки здравому смыслу и жизненному замыслу клиента. Терапия, в некотором смысле, мероприятие не только бесполезное, но и вообще противоестественное, поскольку оно ставит организацию психической жизни клиента с ног на голову. Там где обычно он привык закручивать гайки, следовать логике и сохранять контроль, ему предлагается прямо противоположное - фантазировать, впечатляться и не соглашаться. Терапевтическая ситуация это изнанка обычной жизни. В обыденном представлении (медицинской модели психотерапии, ориентированной на избавление от страдания), терапевт сражается с симптомом, заставляя последний отступить и освободить дорогу к предполагаемому благополучию. Я попытаюсь вывести терапевта из образа благородного рыцаря, который превозмогает сопротивление чудовищ бессознательного. На самом деле, все обстоит прямо противоположным образом - терапевт обслуживает симптом как послание бессознательного, терапевт выполняет работу симптома и “борется” скорее с сознательным клиента, которое пытается остаться незатронутым и не впечатленным. Терапия предлагает клиенту очень серьезный вызов. Бессознательное нельзя обнаружить, находясь в сознательном. Эту особенность бессознательного очень хорошо описывает психический регистр, который у Лакана называется Реальное. У Реального, в отличии от реальности, как определенной картины мира, вообще нет возможности быть понятым; это то, что ускользает от понимания, то что составляет фундамент для любого концептуального знания - отсутствие полной завершенности. Бессознательное это хаос и пульсация драйвов. Эти драйвы нельзя понять как некоторой объект, отдельный от личности. Их можно описать только в виде эффекта, который они производят в сознательном. Другими словами, чтобы познакомиться с бессознательным, для начало необходимо отдаться его драйвам, а затем, задним числом, зарегистрировать состоявшиеся изменения. Об этом проще писать, чем пытаться осуществить. Потому что погружение в бессознательное означает отказ от всего, что прикрепляет нас к реальности. На какое то, к счастью, ограниченное, время сессии клиенту предстоит отказаться не только от привычных представлений о себе, но даже от знакомых чувствований и ощущений. В каком то смысле терапия это жертвоприношение и демо-версия суицида. Это цена, которую необходимо заплатить за изменения. И с одной стороны, это то, что клиенту приходится совершить в одиночку, ибо никто не способен сделать это за него. С другой - и эта мысль сильно поддерживает - такая же история случается и с терапевтом. Здесь мы делаем еще один шаг - субъект бессознательного может обнаружить себя только в диалоге. Терапевт и клиент двигаются не вместе, а в противоположных направлениях. Если клиент пытается понять и тем самым исключает возможность понимания, поскольку оно лежит за пределами того инструмента, которым он для этого пользуется, то терапевт старается как можно дальше не понимать и тем самым приносит понимание, которое появляется как результат присутствия в хаосе, как осадок этого усилия. Такой вот трудноформулируемый парадокс. Но для того, чтобы не понимать, терапевт также должен быть впечатлен своим бессознательным, которое реагирует на бессознательное клиента. Клиент приходит к терапевту, как с субъекту, предположительно знающему то, о чем не знает клиент, за истиной, в которой он большего всего нуждается, потому что вопрос идет как бы из-за пределов его идентичности. Что-то, находящееся за границами моего знания о себе, взывает к тому, кто его ищет, для воссоединения и успокоения. И с одной стороны, у терапевта нет того знания, за которым к нему приходят. Нет в виде чего-то готового, о чем можно рассказать и, если получится, понять. Но у терапевта есть метод, с помощью которого это знание можно добыть - путем охваченности переживанием, обнаружения себя там, где еще не существует слов. Между этими двумя состояниями очень большая дистанция, они не взаимодействуют друг с другом напрямую. Терапия это способ преодолеть пропасть между известным и невыразимым и наладить обмен между этими противостоящими регистрами психической жизни. Знание, которое ищется, принадлежит не терапевту, но бессознательному клиента. Эта истина проявляется в терапевтических отношениях, как фотокарточка в свете красной лампы. Терапевт оказывается тем местом, куда направляется знание клиента о себе и с которого оно может быть увидено. Итак, подведем некоторые итоги. Бессознательное невыразимо, но попытка его символизировать оборачивается развитием, как синонимом углубления. Либо мы заглядываем в бессознательное на терапевтических сессиях, через усилие и психическую работу, либо оно проявляется через симптом, без усилий, но с разрушительными последствиями. Терапия это пространство для соприкосновения с бессознательным и это ее главная и основная задача. Несмотря на присущий ей ресурс изменений, метод, который она для этого предлагает - противоестественен и неприятен. В психотерапии, к сожалению, отсутствует романтический хэппи-энд - она не приводит к финальной интеграции, но поддерживает движение, у которого нет завершения. Она не сглаживает противоречие, но, наоборот, поддерживает его пульсацию. С другой стороны, мышление, как человеческий феномен, так же противоестественно, то есть избыточно и не необходимо. Поэтому психотерапия парадоксальным образом оказывается необязательной, но важнейшей практикой, поскольку она поддерживает усилие по утверждению себя. И это утверждение направлено не на достижение некоторого окончательного и полного знания о себе, а в совершенно противоположном направлении - к иронии относительно возможности это осуществить. Парадоксальное утверждение себя в непостоянстве и готовности к изменениям.
