Для того, чтобы сориентироваться в собственной терапевтической позиции, можно выделить несколько моделей клиент-терапевтических отношений. Это выделение также может быть полезно для соотнесения теоретических концепций используемого метода с той или иной моделью для преодоления эпистемологического разрыва между тем, что делается и тем, как это объясняется. Выделение моделей основывается на историческом обзоре развития представлений о механизмах изменений в терапевтических отношениях и позиции терапевта в них. Для сокращения объема материала все написанное ниже является весьма сверхобобщенным представлением об эволюции терапевтического пространства.
Модель отстраненного наблюдателя.
Исторически эта модель была реализована на раннем этапе развития психоанализа, когда аналитик занимал нейтральную позицию и выполнял функцию “пустого” экрана, на который пациент проецировал свои внутренние конфликты. В этой модели аналитик стремился минимизировать проявление собственной субъективности для того, чтобы облегчить перенос пациента и не влиять на его содержание своим человеческим присутствием.
Несмотря на то, что эта модель является наиболее ранней, в ней можно легко оказаться, если в своей работе делать фокус только на исследовании процессов клиента, вынося за скобки отношений себя и отрицая взаимное влияние клиента и терапевта друг на друга. Другими словами, рассматривая феномены клиента как принадлежащие его интрапсихическому пространству. В такой модели терапия происходит только в пределах психики клиента и отсюда возникает другое ее название - психология одной персоны. Конфликт пациента, который приводит его в терапию, имеет внутрипсихическую локализацию и включает в себя противоречия между различными топическим структурами.
Модель контейнирующего эксперта.
Эта модель получила свое развитие, когда в психоаналитической практике стали появляться клиенты с более глубокой структурной патологией, а именно - пограничной и психотической организацией характера. В работе с такими клиентами для сохранения терапевтической позиции оказалось недостаточным использовать только лишь вербальные интерпретации, поскольку запрос клиента касался проживания еще не символизированных драйвов и аффектов. Терапевт должен был овладеть механизмом, который бы позволял “улавливать” первичный материал клиента и трансформировать его в пригодную для усвоения форму. Этот механизм был обоснован с помощью концепции о “контейнере” - особой выделенной части психики терапевта, внутри которой “переваривался” эвакуированный с помощью проективной идентификации аффект клиента.
Терапевт должен был сохранять границы контейнера непроницаемыми и не допускать попадание аффектов клиента из “терапевтической” части психики в “человеческую”, поскольку это могла бы привести к отыгрыванию и потере терапевтической позиции. В этой модели терапевт реагирует на внутриличностное клиентское расщепление собственным искусственным расщеплением. Если это расщепление оказывается несостоятельным и контейнер терапевта “пробивается” таким образом, что его “человеческие” переживания попадают в “терапевтическое” поле и хороший объект становится немножко плохим, это считается технической ошибкой.
В рамках этой модели существует допущение, что терапевт может полностью контролировать проявления своей субъективности. Косвенным образом это приводит к парадоксальному утверждение, что в рамках терапевтических отношений бессознательное, то есть, нечто, не поддающееся контролю, существует только у клиента, тогда как терапевт защищен от подобных проявлений своей позицией и технической оснасткой.
Конфликт в данной модели является, по сути, сепарационным - клиент переживает зависимость от отношений с плохим объектом и нуждается в приближении к объекту хорошему, которым для него становится терапевт. Преждевременное предъявление субъективности терапевта может быть воспринято клиентом как преследование со стороны плохого внутреннего объекта, который внезапно становится внешним.
Модель наблюдающего участника.
Эта модель появилась в ответ на сомнение в том, что поддержание расщепления терапевта является достаточно хорошим путем для обретения клиентом целостности. Попытка сохранить терапевтическую позицию любой ценой - и как показала практика, попытка глобально неосуществимая - вместо ожидаемого освобождения приводила к новому ограничению. Дело в том, что модель контейнера, поддерживая потребность клиента в принятии себя со стороны хорошего объекта, игнорировала другую важнейшую потребность, а именно, потребность в признании другого как отдельного субъекта. То есть субъекта, который помимо функций self-объекта - того, кто удовлетворяет и связывает - является источником дизъюнктивного опыта - фрустрирующего, развязывающего и маркирующего несовпадение двух субъективностей.
Разумеется, переход к подобной модели требовал эмоциональной готовности клиента встретиться с этими различиями. Главное в этой модели было признание того, что терапевт участвует в отношениях не только специальной психической инстанцией - контейнером - но психикой целиком. Поэтому терапевт, также как и клиент, “имеет право” вовлекаться в бессознательную коммуникацию, которая формально может выглядеть как нарушение терапевтической позиции, но по сути также является неотъемлемой, но очень сложной, частью отношений. В рамках этой модели терапевт не может регулировать бессознательную коммуникацию, но он может стараться использовать ее эффекты для исследования субъективности клиента. Хорошая новость этой модели состоит в том, что терапевт также меняется в ходе работы с клиентом, то есть психически усложняется. Конфликт, которым описывалось психическое функционирование клиента, включал в себя преодоление нарциссического кризиса и знакомство с инаковостью другого в условиях неопределенности и уязвленности своей открытости миру.
Нетрудно заметить, что логика представленности этих моделей в ходе эволюции психотерапевтических отношений сильно напоминает развертывание стадий психического развития в онтогенезе. Так мы замечаем, что становление терапевтической позиции стартует от шизоидно-аутистической стадии, когда объект еще не появляется в силу симбиотического (функционального) характера отношений; проходит стадию сепарации, при которой несвоевременное проявление субъективности терапевта угрожает актуализации пограничной персекуторной динамики; устанавливается в невротическом признании инаковости другого и попытках интегрировать различия в бОльшую персональную целостность.
Таким образом, в работе с разными типами клиентов и в разные периоды отношений с ними, мы можем выбирать ту или иную модель терапевтического присутствия, соотнося с ней те концепции, которыми мы пользуемся для понимания происходящего. Важно понимать, что выделение этих позиций не преследует своей целью установить иерархические отношения между ними - вовсе не означает, что интерсубъективная модель является обязательной для исполнения в любой ситуации. Терапевтические отношения, безусловно, интерсубъективны, но, в зависимости от ситуации и состояния клиента, мы можем выбирать позицию, при которой наша субъективность становится “видимой” в произвольном объеме.
PS. Текст нуждается в дополнениях, поэтому буду рад комментариям, замечаниям и указаниям на неточности в описании.