Эмоциональная зависимость, с одной стороны, является весьма болезненным состоянием для того, кто его проживает, а с другой оказывается исключительно точной метафорой устройства субъективности вообще. Подобная экстраполяция уже была использована в отношении паранойи и нарциссизма, когда одна из форм организации персонального опыта позволяла описать общие закономерности психического устройства, даже если в этом опыте не была представлена клиника - психотическая или пограничная, соответственно. Попробуем сделать похожее преобразование и для феномена эмоциональной зависимости.    Метафорически выражаясь, идентифицированный объект зависимости, к которому устремляются намерения аддикта, то есть зависимого, представляет из себя красивую обертку, натянутую на пустоту. Пустота здесь не является оценочной категорией в отношении объекта зависимости, но характеризует фундаментальный разрыв, существующий в психике зависимого. Как впрочем и в любой другой, о чем я попробую сказать позже. Этот разрыв лежит между историей реальных отношений и хаосом бессознательной жизни, которой с помощью этой истории пытаются придать форму. Разумеется, безуспешно.    Этот разрыв давно уже является общим местом в попытках описать устройство субъективности. Уровень сознательной самости, построенной в виде сетки нарративов, подобно земным материкам, плавает по поверхности жидкой магмы бессознательной активности и у этой корки, как у кувшинки в сказке про Дюймовочку, нет корня, который бы связывал эти уровни напрямую. Воспользуясь лакановским представлением, можно сказать, что сознательное, как слой означающих, не имеет строгой связи со слоем означаемых, то есть бессознательным. Нарративы отсылают к самим себе, нежели напрямую вырастают из глубинных бессознательных предпосылок. Если рассматривать сознательное как видимую часть айсберга, то с этой позиции, у него пропадает подводная часть, к которой можно обратиться, просто двигаясь в глубину, а точнее, этой подводной частью может оказаться любая другая глыбина, проплывающая в произвольном месте.   Теперь вернемся, собственно, к зависимым отношениям. Если между сознательным и бессознательным не существует отношений детерминирования, когда одно напрямую обуславливает другое, нам нужно поискать другой принцип их взаимодействия. Мне кажется, в качестве такового принципа может выступать корреляционизм - когда нечто сочетается с чем-то посредством некоторого правила, заданного за пределами этой системы. И тогда поиск правила, благодаря которому бессознательное начинает соотноситься с сознательным, логичным образом приводят нас к интерсубъективности.    В данном случае под интерсубъективностью будет пониматься бессознательная связь между двумя субъектами. Иными словами то, как будет “устроена” моя собственная психическая жизнь, определяется той корреляцией сознательного и бессознательного, которая задается контактом с другим. Тем, с которым я вступаю в отношения. В оптике угол отражения равен углу падения; в оптике психического угол отражения и, соответственно, та картинка, которая будет доступна феноменально, определяется поверхностью и средой, в которой распространяется свет то есть интерсубъективностью.   Теперь становится понятно, что пустота объекта зависимости, о которой я говорил в самом начале, имеет отношение не к нему, но является собственностью зависимого. Другой, в данном случае, оказывается решением, которое создает иллюзорное переживание собственной целостности и, одновременно, за счет несовпадения желаемого и действительного, намекает на то, что я, как субъект, изначально расщеплен и неполон. Феномен зависимости делает это состояние особенно ярким, подсвечивая важнейший момент неконгруэнтности сознательного и бессознательного - редко можно найти еще отношения, которые продолжаются длительное время, несмотря на то, что нахождение в них сопровождается эмоциональным страданием.   Если сознательное и бессознательное не соотносятся друг с другом, как блины в пирамидке, нанизанные на общий стержень, нам необходимо еще одно топическое измерение, которое бы диалектически их соединяло, снимая противоречия этих, казалось бы, диаметрально противоположных позиций. Таким местом как раз и оказывается интерсубъективное - в нем, с одной стороны появляется трансцендентальный субъект (как иллюзорное единство и целостность психической жизни), а с другой - другой в виде цветной обертке вокруг пустого места (символизирующего воображаемое соотношение между углами падения и отражения).    Если несколько упростить, бессознательное отражается в другом и под произвольным углом падает в сознательное. Когда мы строим “реальные” отношения с партнером, нам кажется, что самое главное в этих отношениях - прекрасный мираж на горизонте, к которому хочется приблизиться. Но это не так. Нас бессознательно притягивает невидимое  атмосферное явление, которое создает яркую иллюзию, поскольку благодаря этому воображаемому присутствию мы чувствуем себя целостными и равными себе.   Вот поэтому, используя процедуру типичного жижековского отрицания, я готов предположить, что феномен эмоциональной зависимости, который описывает коммуникацию, на первый взгляд выходящую за пределы здравого смысла -  а именно, включающую в себя сфокусированность на объекте влечения; сохранение отношений, несмотря на вредные последствия; абстиненцию; страх потери объекта зависимости и прочая и прочая - на самом деле является всего лишь гиперболизированной версией “нормальных” отношений. поскольку только такие отношения и могут существовать.    Иначе говоря, эмоциональная зависимость не является вариантом плохих или не очень здоровых отношений, несмотря на то, что традиционно представление привычно маркирует этот феномен как нуждающийся в исправлении. Скорее, под прикрытием эмоциональной зависимости весьма лицемерно прячется возможность отношений вообще - как если бы волк, переодевшись овцой, обвинял пастушью собаку, охраняющую стадо, в злонамерении. Можно сказать, что зависимость лежит в основе любых отношений, поскольку нет средства спрятаться от интерсубъективности - мы нуждаемся в другом, чтобы достроить свою целостность, но эта целостность оказывается иллюзорной и при этом экзистенциально необходимой.      

  В лекции рассказывается о видах и функциях агрессии, а также дается определение агрессии как основной движущей силы изменений (в рамках теории ментального метаболизма Ф. Перлза)

  Отвечаем на вопросы:   1. Разберёмся для начала в понятиях. Когда говорят об эмоциональной зависимости/созависимости. Что имеется в виду? Кто такой эмоционально зависимый, кто созависмый?   2. В твоей книге есть такая фраза - эмоциональная зависимость означает использование другого для регуляции своего собственного эмоционального состояния. Можешь привести пару примеров, как это выглядит в жизни, в реальных отношениях ?   3. Можно ли по каким-то признакам самостоятельно себя продиагностировать? Если есть, например, это и это - стоит задуматься?   4. Кто виноват?))) а точнее - если один из партнеров обнаруживает каким-то образом в себе признаки эмоциональной зависимости от отношений - это его личная проблема или это может быть как раз спровоцировано «второй половинкой» (например, какими-то специальными манипуляциями)?   5. Существуют ли те, кого можно назвать эмоционально независимыми? И как достичь этой нирваны?) 6. Часто говорят так - я все время попадаю в зависимые отношения. Это значит уже расстройство? Пора лечиться? Есть ли ответ на вопрос - почему так происходит? 7. Что же делать? Первая зона интереса - как выпутываться из зависимых отношений? Вторая зона интереса - как не попадать в них? И третья - как вообще развивать в себе навыки построения здоровых отношений?

  В лекции рассказывается о пассивной агрессии с разных позиций - ее феноменолонии, представлению о ПА с точки зрения зависимого поведения, пограничной динамики, отреагирования сепарационной травмы и нарушения способности к ментализация

  Московская конференция "Гештальт подход в клинической практике", ноябрь 2019

Осознанность обнаруживает то, что существует, но не представлено в опыте. В этом месте мы приходим к интересному вопросу – если в лесу падает дерево и звук от падения некому услышать, существует ли он вообще? Например, телесные ощущения всегда сопровождают любую человеческую деятельность, но чаще всего они оказываются за скобками восприятия. Осознавание делает явления, которые присутствуют в физической реальности, существующими в реальности психической. Вот, например, мы просто обращаем на что-то внимание, не претендуя на роль создателя этого явления в объектном мире. И в этот момент создаем это для себя, поскольку то, что попало в сферу осознавания начинает производить на нас впечатление. Это очень важно, поскольку явления, не представленные в осознавании, то есть любой бессознательный опыт, также влияют на нас. Но это влияние проявляется в виде автоматизированных реакций, которые скорее управляют субъектом, чем оказываются результатом его выбора. Мы не выбираем своих реакций, когда оказываемся в ситуации, вызывающей психическое напряжение. Осознанность, таким образом, позволяет задержаться в паузе между стимулом и ответом и тем самым привнести в бессознательную предопределенность значительную долю ответственности за свой выбор.    Другими словами, происходящее с нами может так никогда и не стать событием нашей жизни. Существует известная разница между тем, кем субъект является и тем, какие у него  есть по этому поводу представления. Невротическая структура характера является необходимым условием для вхождения в человеческую культуру, поскольку позволяет регулировать инстинктивное поведение социальными нормами. Опасное следствие этого процесса – почти полное поглощение символическим порядком того, что относится к сфере потребностей, выраженных в телесной интенциональности. Телесный процесс – это то самое дерево, которое падает независимого от того, есть ли рядом наблюдатель. Наши телесные и эмоциональные реакции сохраняются, даже если мы их не осознаем. В случае хронической невнимательности к телесному измерению возникает своеобразное расщепление, когда физическая и психическая сферы существуют изолированно друг от друга. Это сильно ограничивает возможность ориентироваться в собственной жизни, поскольку метафорически напоминает бедность черно-белого изображения по сравнению с цветным, включающим в себя тысячи других оттенков. Более того, телесные реакции иногда могут восприниматься как угрожающие, потому что неспособность выдерживать телесный дискомфорт без осознавания того, с какими потребностями он связан, вызывает много тревоги и интенсивное желание от нее избавиться. Осознавание, таким образом, восстанавливает целостность опыта, увеличивая представленность телесного опыта в сфере ума.      В гештальт подходе очень важным оказывается то, что в рамках этого метода мы можем поместить осознавание в межличностный контекст. То есть сделать еще один шаг в понимании функций осознавания. В этом случае осознавание перестает быть индивидуальным процессом и позволяет ставить более точные акценты на том, что происходит между двумя и более людьми. Для иллюстрации вспомним известное утверждение о том, что любая коммуникация есть манипуляция. Если заменить слово манипуляция на воздействие, то окажется, что в основе любого межличностного процесса лежит потребность произвести впечатление на адресата послания. И в любом послании, помимо фактической информации, которой мы привычно манипулируем, существует невербальный уровень, который организован вокруг вопроса «Какая часть сообщения не присутствует в словах, но ради которой эти слова были произнесены?». В этом невербальном сообщении в сжатом виде располагается представление об отношениях в общем и в частности о той реакции на послание, которая желательна, но порой плохо осознаваема и самим говорящим. Другими словами, я не всегда понимаю, зачем и как я что-то говорю, но моя потребность в неявной форме всегда присутствует в сообщении. За всю историю существования человечества не появилось ни одной одинаковой истории, поскольку мы рассказываем их разным людям и более того, сами меняемся в процессе рассказа. Таким образом, осознавание помещает двух людей в отношения, которые возникли для некоторого эмоционального обмена, и позволяет лучше распознать как мою потребность в другом, когда говорю я, так и потребность во мне у другого. Даже простое присутствие другого  рядом уже меняет модус моего бытия, поэтому можно сказать, что вступая в отношения, я всякий раз создаюсь ими и точно также создаю другого рядом с собой. Соответственно, анализ контрпереноса, как реакций, возникающих в моем внутреннем мире, на то, что рассказывает клиент, оказывается важнейшим фундаментом для построения  терапевтического процесса. Осознавание позволяет прийти к очень простому и одновременно важному методологическому заключению, облегчающим ответ на многочисленные вопросы «И что мне теперь с этим делать?», часто возникающие у клиентов и ставящие в тупик процессуально ориентированного терапевта. Осознавание утверждает, что все, что нужно для ответа, уже находится в ситуации. Другими словами, осознавание высвобождает интенциональность, которая была заблокирована механизмами психической защиты и тем самым открывает путь к осуществлению творческого приспособления. Разумеется, это не отвечает на вопрос «Что мне делать с моей трудной ситуацией, с которой я пришел к вам и за решение которой я плачу вам большие деньги безрезультатно», но позволяет увидеть, что прямо сейчас можно прожить отмеренный сеттингом эпизод жизни более полно и ясно. Ответ на вопрос «Что делать...» приходит не через усилие превозмочь ситуацию, но обнаружить в ней себя как автора и агента изменений. Осознавание синонимично понятию «освоение». Оно позволяет прикоснуться к непосредственному опыту, который пусть во многом и опосредован предшествующей историей, но проникает в настоящее прямо сейчас, а значит, в него можно вносить изменения. И находить себя внутри того, что раньше считалось существующим снаружи – так, например, очень часто идентифицированный симптом отчуждается от жизненной ситуации и воспринимается как нечто враждебное, от чего необходимо освободиться. Но на самом деле логика гештальт подхода предполагает способность сделать симптом «своим». Можно бояться темного леса на окраине поселения и страдать от диких зверей, которые наносят неожиданные визиты, а можно сделать этот ландшафт частью обжитого пространства.  Осознавание в рамках гештальт подхода (также известное в виде термина awareness) имеет некоторые особенности, которые отличают его от понимания осознанности в других психотерапевтических школах. Главное, на мой взгляд, отличие состоит в том, что осознавание это не просто регистрация того, что со мной происходит в настоящий момент. Осознавание оказывается точкой вхождения в переживание. В медитативных практиках участники ретрита обучаются наблюдать за своими эмоциями как за некоторыми формами ума, не вовлекаясь в их проживание. В гештальт подходе мы можем видеть, как в непосредственном опыте здесь и сейчас проявляются незавершенные ситуации прошлого, которые обладают собственной логикой и нарушают способность тестировать реальность. Если говорить очень условно, то клиент в такой ситуации может только повторять травматический опыт, сопротивляясь возможности появиться чему-то новому. Осознавание позволяет обнаружить за этим избеганием интенцию (или потребность, если пользоваться индивидуалистической парадигмой), которая когда то не была реализована. Осознавание, таким образом, сопровождает весь путь, который необходимо пройти для получения нового опыта, который будет рождаться здесь и сейчас, то есть впервые.  В основе зависимого паттерна отношений лежит пограничная личностная структура, той или иной степени выраженности. Одной из характеристик пограничного расстройства, в свою очередь оказывается присущая ему диффузная идентичность, то есть неспособность выстроить интегрированное и непротиворечивое представление о себе. В контексте данной темы для меня оказывается существенным не наличие диффузной идентичности как некоторого отягощения клинической ситуации, а трудность сформировать это связное представление о себя непосредственно в ходе терапии (и, разумеется, в повседневной жизни). Даже если клиент обучается распознавать телесные сигналы, эта сфера длительное время остается отчужденной от остального опыта, то есть не учитывается при формировании целостного переживания. Эта проблема метафорически озвучивается так: «Я ощущаю то-то и то-то, но не могу этому доверять». Как будто зависимый клиент не способен вернуться к себе как к источнику психического возбуждения, а все время стартует с зависимой орбиты, которая описывает его функциональную отчужденную идентичность. Французский психоаналитик Жак Лакан углубляет понимание зависимого паттерна, вводя в представления о психическом развитии концепцию стадии зеркала. В двух словах она означает следующее. Субъект изначально приобретает свою идентичность в виде отчужденного образа. Мы идентифицируемся с образом себя в глазах другого, а то, как нас отражает значимый другой, может быть очень неконгруэнтно нашим ощущениям. Разница между тем, как я переживаю себя изнутри и то, каким мне приходится быть в системе социальных связей, которые меня определяют, может быть непреодолима в рамках зависимого поведения и тогда лучшим решением для сохранения отношений будет являться отказ от субъективной реальности. Как будто источник его психического возбуждения находится не в соматическом регистре, а исключительно в сфере воображаемых идентификаций. Осознавание как механизм терапевтических изменений предлагает сделать шаг назад, к истокам психического, который располагается в области телесного. Осознавание, таким образом помогает сократить пропасть между этими двумя измерениями, восстанавливая не только целостность опыта, но и его иерархию (любой психический опыт является формой и следствием соматического возбуждения). С точки зрения гештальт подхода одним из сущностных феноменов зависимого расстройства является потеря свободы выбора. Является ли состояние, в котором я себя обнаруживаю, следствием моего желания или избегания того, что оказывается непереносимым? Принимаю ли я форму своего присутствия в контакта с благодарностью и удовольствием, либо же обнаруживаю себя в ней внезапно, с переживанием невыразимой злости и беспомощности, как зверь, пойманный в надежную клетку? Осознавание настигает зависимого клиента в этой точке, когда он обнаруживает, что захвачен процессом идентификации, которым он не в силах управлять. Психоаналитики назвали бы это проявлением частичных объектных отношений. Чтобы овладеть желанием другого, которое направлено на частичный объект внутри меня, необходимо этим объектом стать. Таким образом, работа с зависимым паттерном во многом направлена на возвращение свободы для этих идентификаций и осознавание себя служит якорем, который не дает лодке с наблюдателем быть унесенной течением в далекое море аффектов и драйвов.    Следствием подобного расщепления (между тем, что я хочу и тем, что вынужден исполнять) оказывается любопытная ловушка, в которую попадает зависимый клиент. Это ловушка двойной вины, когда субъект чувствует себя виновным и за совершение действия и за бездействие. Хотя на самом деле это чувство вины связано с одной связкой феноменов, которые проистекают из внутриличностного расщепления, а именно – идеализацией и обесцениванием. Зависимый клиент может отказываться от действия, потому, что не может сделать это достаточно хорошо (вина за действие), а после этого затевать преследования за этот отказ. Другими словами, освобождение от психического напряжения внутри зависимых отношений невозможно – любой выбор приводит к актуализации противоположного, не интегрированного в структуру психики, опыта. Именно поэтому объектом выбора оказывается не следование своей истине в виде аутентичного осознавания потребностей, а стремление к наиболее одобряемому ролевому поведению, поскольку это гарантирует снижение тревоги. Таким образом, «выбор делается» в сторону наименьшего эмоционального напряжения, связанного с переживанием своей инаковости в контакте. Кавычки в последнем предложении поставлены неслучайно, поскольку выбор делается автоматически, без участия психического аппарата. Выбор делается не субъектом, а его окружением. В гештальт подходе эта ситуация хорошо описывается с помощью теоретического аппарата концепции Self. О некоторых феноменах мы уже говорили выше, используя для описания зависимого паттерна понятие частичных объектных отношений и несоответствие идентичности и аутентичности. Скажем о том же самом, но с другими акцентами. Self процесс описывает систему контактов, в которой участвует субъект. Личность в этом представлении оказывается  результатом отношений. То есть мое якобы неизменное ощущение себя сильно определяется тем контактом, в который я вступаю. Ощущение себя, в свою очередь, складывается из телесных сигналов (так называемая функция Id) и представлений о себе (функция Personality), которые складываются в целостную идентификацию (функция Ego). Похоже, что в зависимых отношениях финальная идентификация, внутри которой субъект обнаруживает себя в контакте, имеет травматическую конъюнктуру. Травматическая из-за того, что она негибкая и диссоциированная. Например, когда один из партнеров в конфликте начинает ощущать себя маленьким и беспомощным, ему не удается выйти за пределы этой идентификации и получить доступ ни к телесным ресурсам актуального момента, ни к жизненной истории, в которой он земную жизнь прошел больше чем наполовину. Поэтому очень актуальным оказывается вопрос – каким образом можно вернуть Self процессу способность возвращаться от травматической «структуры» к творческой?  Концепция Self процесса, в том числе, очень ясно описывает, почему терапевтические отношения вообще возможны. Функция Ego, как носитель финальной идентификации, которой я присутствую в контакте (или которая вызвана контактом, чтобы перейти от индивидуалистической парадигмы к полевой) в момент здесь и сейчас является концентратом всего жизненного опыта и служит выразителем некоторой потребности в развитии, которая разворачивается в терапии. Контакт это и есть изменение. Важно лишь обустроить его таким образом, чтобы он не служил целям травматического повторения и отыгрывания, а давал возможность для создания новых творческих идентификаций. Терапевтическая ситуация фактически оказывается тренировкой присутствия в контакте и открытости для взаимодействия, рождающего впечатление, что как раз и является недоступной роскошью в зависимых отношениях. Травматическая конъюнктура Self оказывается фоном, который создает определенный способ контактирования, то есть фигуру. Изменения возможны за счет того, что фигура и фон находятся в реципрокном взаимодействии - не только изменение фона меняет фигуру, но и изменения, которые случаются с фигурой, меняют фон, на котором она появляется. То есть, экспериментируя с формой терапевтического контакта здесь и сейчас, можно вносить изменения в долгосрочный фоновый опыт, который в свою очередь формирует новую фигуру в следующий момент времени.  

  #шестойдальневосточный интенсив по гештальт-терапии 14-26 июля 2018 г Приглашаем присоединиться к нашему мероприятии в следующем году! Вдали от привычной суеты, на берегу чистейшего Японского моря, среди скал и сопок, есть великолепная возможность прожить 12 незабываемых дней на самом восточном интенсиве…. Гештальт-терапию нередко сравнивают с даосизмом и его центральным понятием «дао» — «путь человека». Где же, как не на Дальнем Востоке начать, продолжить и усовершенствовать свой путь в гештальте. На берегу дикого моря, под шум прибоя, в тени деревьев или у кромки воды, с веселой, активной, самобытной, творческой тренерской командой москвичей и хабаровчан. В выходные Вас ждут мастерские, круглые столы. Вечером — тематические вечеринки, а еще экскурсии по удивительному Приморскому краю! На интенсив приглашаются: участники образовательных программ МГИ, психологи, педагоги, все, интересующиеся психологией Тренерский состав: Екатерина Бай-Балаева Галина Каменецкая Константин Логинов Алексей Андреянов Анна Коневских Людмила Тихонова Рязанова Дарья Лесскис Ирина Программа интенсива: лекции, опыт индивидуальной и групповой терапии, супервизия практики, процесс-группы, мастерские и тематические вечеринки. Место проведения: База отдыха JKBeach. Все дома построены из экологически чистого дерева, вырубленного по канадской технологии, и расположены вдоль песчаного пляжа поселка Врангель. Песчаный пляж находится в 30 метрах от гостиничного комплекса. На берегу также есть открытый бассейн и корейские бани. Есть несколько площадок с мангалами, где можете хорошо провести время. На территории базы отдыха есть спортивные площадки, дополнительно можно арендовать спортивный и туристический инвентарь. Также есть детская площадка с надувным уголком. Территория базы огорожена. Питьевая вода из скважин. В номерах есть туалет и душ, телевизор, холодильник, чайник. Отопление калориферное. Постельное белье и принадлежности предоставляется бесплатно. Стоимость проживания 1350 руб/ сут за к/м до 1 июля Дальше и на месте 1500 руб/ сутки

Итак, как особенности нарциссической личности проявляются в эмоционально зависимых отношениях? Нарциссизм это иллюзия самодостаточности, но очень странной, поскольку она направлена не на поддержание своей свободы, но на лишение свободы других. Для нарцисса любой объект сужается до границ, за которые ему нельзя выйти, чтобы не потерять статуса существующего. Нарцисс, фактически делает с другими то, что по отношению к нему самому делали родители - указывали место и карали за то, если он осмеливался его покидать. В обмен на подчинение нарциссическая личность предлагает возвращение в персональный рай слияния, в котором не будет тревог, разочарований и потерь. Разумеется, на подобный вариант можно согласиться, лишь имея в анамнезе собственный опыт нарциссического травмирования. Логика подобного согласия предельно ясна, поскольку отражает задачу травматического повторения - исправить в настоящем то, что не получилось осуществить в прошлом.     Страсть, с которой нарциссическая личность преследует своего избранника, легко объяснима - преследуя другого, она на самом деле стремится к соединению с самой собой, точнее со своим идеалом. Нарциссический выбор объекта основывается на путанице между собой и другим - кажется, что идеальное представление о себе может быть присвоено путем удержания рядом другого. Либо же в заботе о другом, но в весьма странной заботе, которая не учитывает интересы того, о ком заботятся. Разумеется, подобное соединение невозможно - отражение, в которое нарцисс погружается, разбивается на кусочки. В эмоционально зависимой паре обмен идет не только страхами отвержения, но и идеалами совместности - все это длительное время удерживает партнеров рядом. Нарцисс может существовать в двух модусах, которые описаны как явления идеализированного и зеркального переноса. В первом случае он прилепляется к идеальному объекту и тем самым восполняет дефицит “хорошего” опыта, либо же использует другого в качестве своего нарциссического продолжения и компенсирует последствия “плохого”. Хороший и плохой опыт здесь понимается как разные полюса одного процесса, связанного с распознаванием и отображением ребенка опекающими фигурами.   В эмоционально-зависимых отношениях эти виды переносов часто сочетаются друг с другом и переходят один в другой. Например, нарциссическая личность опознает в своем избраннике утраченный объект ранних отношений, который может наполнить его позитивными подтверждениями и впечатлениями. Каждая влюбленность проходит через “нормальную” стадию идеализация, когда кажется, что избранник является в прямом смысле слова Избранным, то есть уникальным и предназначенным судьбой специально для этой встречи. Отличия начинаются дальше, когда идеальный образ теряет свои позиции перед натиском реальности и у партнера обнаруживаются качества, не предусмотренные фантазиями об Единственном. Нарциссическая личность, которая в ходе психического развития не смогла интегрировать амбивалентные качества в одном объекте, начинает требовать от партнера соответствий представлениям о нем. Для того, чтобы удержать последнего в рамках этих требований и разворачивается зеркальный перенос, с помощью которого нарцисс “овладевает” своим партнером. Таким образом, нарциссическая личность вначале соблазняет идеализацией, а затем заставляет плясать соблазненного под свою дудку.   Разумеется, соблазняемый также разворачивает идеализированный перенос, надеясь с помощью прекрасного партнера восполнить свой дефицит идентичности.   В отношениях с нарциссической личностью поддерживается стратегия, основанная на внутриличностном расщеплении - нельзя одновременно испытывать к одному и тому же человеку положительных и отрицательных эмоций. Это означает, что человек, который проявляет знаки любви, заботы и внимания, не может оказаться тираном. Если он приглашает в отношения, они будут строиться по его правилам; если другой партнер сделает попытку отрегулировать их под себя, это будет восприниматься как отвержение и предательство. Нарциссическая личность мыслит глобальными идеями и широкими мазками - попытка с чем-либо не согласиться воспринимается как атака на идеальную заботу. Нарцисс негодует на обнаружение самого различия. Это легко объяснить, если вспомнить про синдром двойника - нарцисс воспринимает другого, как часть себя, которую он знает как свои пять пальцев. Страшно подумать, если рука вдруг начинает предъявлять собственные желания.   Жизнь субъекта расчерчена пунктирами прерывистости. Самые привычные из них те, что принадлежат организму - сон, в котором повседневность смешивается или сгущается, а также непременные оговорки, описки и нелепые действия, через которые бессознательное наносит разрез связному и не противоречивому представлению о себе. Также встречается прерывистость травматичная, появляющаяся в виде утраты или фрустрации - брешь между фантазиями о реальности и самой реальностью. Способность принимать эту прерывистость во много характеризует степень психической зрелости. Если прерывистость присутствия родителя рядом оказывалась слишком травмирующей, она не признавалась как основополагающая особенность реальности.   Другими словами, если в раннем возрасте присутствие родителя оказывалось слишком непредсказуемым и ненадежным, для защиты от этого могло сформироваться два типа реакций - отрицание отдельности родителя или попытка компенсировать его отсутствие галлюцинаторной активностью, в дальнейшем принимающей форму обсессивного поведения. Временное отсутствие родительской фигуры открывает дорогу для развития мышления, которое строится на основании инвестиций в прошлый опыт удовлетворения. Если подобный опыт был редок и неубедителен, то инвестированию подвергается само отсутствие объекта - с этого момент начинается феномен, известный как работа негатива. Итак, мы вновь сталкиваемся с диалектическим парадоксом - травма происходит в двух случаях: когда матери бывает слишком много и когда ее слишком мало.   Как ранее мы располагали зависимое поведение между векторами истерического и обсессивного полюса, так и сейчас мы можем дать ему место в системе координат нарциссического расстройства. Пусть на одном полюсе будет находиться нарциссическая личность, которая отрицает отсутствие объекта как отдельного существа и рассматривает его как часть своей психической реальности - тогда на другом полюсе будет располагаться фобический субъект, который стремится в это предлагаемое слияние, поскольку оно освобождает его от тревоги, связанной с обнаружением прерывистости, то есть разницы между двумя психиками. Другими словами, если с одного берега доносится - иди сюда, я приготовил для тебя самое лучшее, на другом может возникнуть тревога неполноты знания о себе и предположение о том, что ключ к высшему счастью действительно располагается там.   Другими словами, нарциссический персонаж в зависимых отношениях делает с другим то, что умеет лучше всего, а именно - интенсивно соблазняет. Поскольку это соблазнение происходит из идеализированной части, ему очень трудно сопротивляться. Кажется, будто это действительно может оказаться тем самым шансом, который выпадает единицам и то совершенно случайно. Разумеется, на деле подобный контакт оборачивается полной противоположностью. Нарцисс, в силу своей  неспособности к эмпатическому переживанию, готов поддерживать только свою фантазию о партнере, не обращая внимания на его настоящие потребности. Это выглядит примерно следующим образом. нарциссическая личность демонстрирует приманку, которая является привлекательной для зависимого, но следуя за ней он обнаруживает себя совершенно в других отношениях, отличных от тех, которые были обещаны. Из них хочется выйти, но надежда на обретение того, что соблазняет, в полном объеме, заставляет вновь и вновь повторять этот цикл аддиктивной реализации. Еда и питье всякий раз превращается в несъедобный химический элемент. Другая метафора - употребление “идеализированного” образа нарцисса напоминает злоупотребление алкоголем, когда абстиненция заставляет искать новую дозу.   У нарциссической личности наблюдается ненасыщаемая потребность в одобрении и подтверждении нарциссической компенсации: в этом месте партнер становится функцией, которая только обслуживает нарциссическое расширение, но не интересна сама по себе. Нарциссическая подпитка оказывается самоцелью отношений. Парадоксальным образом нарциссическая личность использует партнера для поддержания своего расширения не только для себя, но и для него, поскольку уверен, что если последний столкнется с ним настоящим, то неизбежно разочаруется в отношениях. В этом месте сходятся нарциссический и зеркальные переносы и послание звучит так - расширяй меня, чтобы я стал твоим собственным объектом для идеализации. В зависимых отношениях нарцисс сначала идеализирует своего партнера, а затем соблазняет, тем самым поддерживая собственный полюс идеализации. На этом значимость партнера пропадает, так как он уже выполнил свою функциональную роль.   Всякий раз, когда  партнер пытается выбраться за пределы уготованной ему роли, это приводит к бурному негодованию нарцисса, который с помощью манипуляций и проективной идентификации усиливает в другом страх одиночества и угрозу брошенности.  Нарцисс всерьез полагает, что изменения происходят в результате действий, а не проживания чувств. Если партнер говорит ему о своем недовольстве отношениями, имея в виду эмоциональный дискомфорт, нарцисс будет действовать везде, кроме собственно эмоционального измерения. Именно подобные субъекты уверены в том, что существует формула любви, воспроизведя которую можно вызвать в другом желаемое эмоциональное состояние. И чаще всего у них это удается. Зависимый нуждается в защитнике и спасателе - его партнер действительно может спасти его от угрожающего внешнего мира, но плата за это - прекращение доступа к ресурсам мира внутреннего. И тогда встроенный датчик ломается и совершенно нет возможности понять, что сейчас происходит - любовь или что-то совсем обратное.      Нарцисс в зависимых отношениях эвакуирует в партнера собственный страх брошенности и за счет этого навязывает ему отношения, в которых исчезают границы. Однако, как мы видим, границы исчезают в одностороннем порядке. Почему же это происходит? Парадоксально, но участие в эмоционально зависимых отношениях, помимо страдания,  про которое клиенты говорят, приносит и явные бессознательные выгоды. Внутриличностное расщепление исправно работает и в этом случае - обнаружение собственной заинтересованности в отношениях, которые формально расцениваются как “токсические”, вызывает много стыда и нежелания смотреть в эту сторону. Однако эта работа необходима, поскольку именно обнаружение этой потребности меняет способ организации отношений. Например, зависимый соглашается на идеализацию со стороны нарциссической личности из-за того, что это освобождает ее  от необходимости отвечать на многие “трудные” вопросы - а что на самом деле хочу я? как поддерживать решимость в своем выборе? как выдерживать полноту ответственности за свою жизнь?   Еще одна путаница, которая случается в зависимых отношениях - это смешение боли и ценности. Если отношения завершаются - испытывать психическую боль и совершать работу горя является совершенно естественным. Более того, душевные страдания появляются, даже если отношения были изматывающими и не ресурсными. Для зависимого клиента появление боли в ответ на угрозу расставания является непременным свидетельством ценности этих отношений. Разумеется, следующий шаг - попытка их реабилитации - исходя из этой логики оказывается вполне логичным. На деле же выясняется, что боль возникает как реакция на утрату иллюзии об удовлетворении инфантильных потребностей в защите, опеке и безопасности.То есть, завершение зависимых отношений как будто выбрасывает аддикта в совершенно новое и незнакомое для него измерение, в котором пока нет возможности ориентироваться.  И это вполне может оказаться решаемой терапевтической задачей.   Подводя итог, можно сказать о том, что эмоционально зависимые отношения, в которых субъект внезапно себя обнаруживает, являются своеобразным маркером, говорящим о необходимости провести существенную ревизию своего способа строить контакты. Разумеется, внезапное обнаружение не случайно - возможно, оно свидетельствует о том, что привычный способ невротической компенсации уже не работает и стоит поискать что-то новое; что-то чуть больше сокращающее дистанцию между собой и своим образом.       

  Лекция, прочитанная на курсе "Психиатрия для психологов"   Темы, затронутые в лекции: 1. Критерии зависимости, классификация зависимостей 2. Психоаналитические концепции зависимости 3. Представление о зависимости в гештальт-подходе: аддиктивный цикл контакта, механизмы защиты 4. Общие принципы работы с зависимыми клиентами

Зависимость является формой нарциссической патологии. Для того, чтобы разобраться с тем, где эти феномены сближаются друг с другом, рассмотрим символический источник, из которого появляется представление о нарциссизме. Миф о Нарциссе полон огромного количества скрытых смыслов. Мы можем рассмотреть некоторые из них, которые помогут раскрыть внутреннюю логику и отразить психические процессы нарциссического клиента.     Условие зеркала   Для начала вспомним о том, что пророк предсказал Нарциссу долголетие на том условии, что он никогда не увидит себя в зеркале. Это очень важное условие, если смотреть на раннее развитие с позиции Лакана. Субъект знакомится с собой, наблюдая отражение в зеркале. Эта стадия закладывает базовое расщепление между ощущением себя изнутри и образом, с которым мы себя идентифицируем, причем образом не абы каким, а подтвержденным опекающими фигурами. Стадия зеркала, метафорически выражаясь, набрасывает покрывало на сложную трехмерную фигуру, упрощая и сглаживая ее контуры - этим образом нам предстоит появляться в мире, поскольку именно такими нас подтверждают и признают те люди, от которых мы витально зависим. Эта разница между тем, как мы себя ощущаем и тем, как вынуждены действовать для того, чтобы не выпасть из символической матрицы, которая подтверждает нашу к ней принадлежность, будет отныне присутствовать всегда.   Чтобы выжить, нам нужно было мимикрировать под представления о нас, которое приготовили родители, но преодолев опасность физического исчезновения, мы уже не можем повернуть процесс вспять. Стадия зеркала задает меловой контур на асфальте, к которому мы будем привязаны, поскольку именно так мы оказывается распознаны, то есть рождены в сфере воображаемого. Одна задача заключается в том, чтобы родиться физически, не менее существенным является рождение в виде образа, от лица которого мы будем действовать. Невозможность окончательно выразить себя для другого будет нашей неизживаемой драмой, с одной стороны, и неотчуждаемым убежищем, с другой.   Вернемся к мифу. Итак, Нарцисс впервые видит свое отражение в лесном источнике и он не узнает в нем себя. Он влюбляется к себя, как в другого. Это говорит о крайней степени выраженности феномена, наблюдающегося у любой нарциссической личности, а именно - внутриличностном расщеплении. То есть, мифологический Нарцисс расщеплен настолько, что фактически может существовать только лишь как чистая фантазия. Можно говорить о том, что он вообще не был рожден, его долголетие поддерживается тем, что жизнь происходит не с ним. Второстепенный персонаж мифа, помогающий раскрыть образ главного героя - нимфа Эхо, не имеющая собственного голоса, существующая как продолжение чьей-то воли. Она следует за тем, кто позволяет ей говорить, но не может приблизиться к нему, потому что не имеет права на высказывание. Миф о Нарциссе и нимфе Эхо это трагическая история о связи, которую невозможно разорвать и встречи, которая не может произойти. Вернемся от мифологии к реальности и понаблюдаем за тем, как описанные сценарии реализуются в повседневной жизни.   Расщепление и отрицание отдельности   Как поддерживается это расщепление? С известной долей упрощения можно сказать, что часть личностного бытия, которая не получает подтверждения, удерживается вдали от образа, с которым происходит идентификация, благодаря чувству стыда и страха. Я-идеальное отделено от Я-антилибидинального в силу того, что примитивная агрессия, аккумулированная в “плохой” части способна разрушить все то, что находится в “хорошей”. Отщепление значительной части внутреннего опыта приводит к выраженному снижению витальности и неспособности получать радость от функционирования психического аппарата. Недостаток витальности в этом случае компенсируется зависимостью от внешнего признания и подтверждения собственной грандиозности. Это одна линия развития.     Вторая линия чуть более ранняя и она связана с тем, что можно назвать нарушением тестирования реальности. Как говорил Фрейд, психика выстраивается вокруг отсутствия объекта. В реальности объект является отдельным и не принадлежит субъекту. То, что кажется таким очевидным при прочтении, оказывается фундаментальным пластом психической работы, которую необходимо проделать для того, чтобы создать релевантную картину реальности. Поскольку нарциссизм как раз и является защитой от глобальной психической травмы, которая возникает в момент внезапного и неподдержанного средой обнаружения собственной отдельности.   Итак, в феномене нарциссизма мы наблюдаем схождение двух парадоксальных линий патогенеза.  С одной стороны, мы отмечаем внутриличностное расщепление, с другой - внутриличностное же стирание границ между субъектом и объектом, именно внутриличностное, поскольку нарциссизм не является синонимом психоза. Эти линии отлично уравновешивают друг друга - материнский объект, которому отказано в самостоятельном существовании компенсирует отщепленную часть субъекта, которая когда то не была подтверждена. Мать оказывается плененной, потому что не смогла обеспечить свободу ребенку. Нарцисс бессознательно нуждается в объекте для подтверждения своего бытия и одновременно на сознательном уровне всячески отрицает нуждаемость в нем. Таким образом, нарциссическая личность находится в двойной ловушке - с одной стороны, она является пленницей своего образа, с другой - не имеет выхода к объектам, в отношениях с котороми она могла бы развиваться.   Недостаточно хорошая мать нарциссически соблазняет ребенка, приглашая его в отношения слияния, в которых существуют только он и она. В формуле ее вселенной действует особая логика, выраженная формулой 1+1=1. Это означает, что симбиотические отношения самодостаточны и избыточны, они включают в себя весь мир и коньки в придачу. Для ребенка подобные отношения оказываются не благотворной питательной средой, как кажется на первый взгляд, но чрезвычайно токсическим использованием. Нарциссическая мать фактически отказывает ребенку в автономии и индивидуальности. Любые попытки выйти из-под ее влияния караются переживанием стыда, которое оспаривает право на самостоятельное бытие.     Для того, чтобы прервать это приглашение к слиянию, нужен третий, на место которого приходит отец. Задача по переходу из диадных отношений, когда партнеры находятся друг напротив друга и видят только себя самих, к отношениям триадным, в которых появляется место для мета-позиции и взгляду со стороны, решается в ходе особого психического процесса, который получил название Эдипального конфликта. Диадные отношения замыкаются на себя, тогда как Третий символизирует реальность и необходим для развития. Нарциссическая проблематика до-эдипальна. Нарциссическая личность будет также соблазнять своего партнера, приглашать его в идеальные (с его точки зрения, разумеется) отношения и наказывать стыдом и страхом отвержения за любое неповиновение. Если в конце мифа Эдип ослепляет себя, потому что ему невыносимо смотреть на реальность, Нарцисс продолжает глядеть в зеркало, потому что там не появляется ничего нового.   Эдипальный конфликт и нарциссическое соблазнение, которое также можно охарактеризовать как инцестуозное отношение матери к ребенку, прямо противоположны друг к другу и, метафорически выражаясь, соперничают между собой за право определять логику дальнейшего психического развития. Для того, чтобы выстоять в Эдипальном конфликте и вступить в соперничество с третьим, ребенок должен быть поддержан в собственном всемогуществе, тогда как нарциссическое соблазнение закрепляет его в ощущении беспомощности, если мать не находится рядом. Многочисленные теории о сепарации говорят примерно об одном - безопасность может обуславливаться или симбиотически или автономно, но для последнего необходим хороший внутренний объект, который появляется в результате внешней поддержки.      Таким образом, если при нарциссическом соблазнении мать всегда находится рядом, то она, с одной стороны, не дает появиться третьему, а с другой, не менее важной - не дает исчезнуть себе. Если к психической сфере применить известное выражение о том, что природа не терпит пустоты, окажется, что отсутствие объекта снаружи приводит к его появлению внутри, через создание о нем представлений. Более того, работа горя, которая сопровождает любую потерю, также закладывает фундамент в дальнейшую способность быть автономным, переносить расставания, выдерживать разность других психик. Зависимость это защита от неспособности пережить сепарацию. В следующей части мы рассмотрим каким именно образом эти защиты встраиваются в отношения и организуют их.