Зависимость является формой нарциссической патологии. Для того, чтобы разобраться с тем, где эти феномены сближаются друг с другом, рассмотрим символический источник, из которого появляется представление о нарциссизме. Миф о Нарциссе полон огромного количества скрытых смыслов. Мы можем рассмотреть некоторые из них, которые помогут раскрыть внутреннюю логику и отразить психические процессы нарциссического клиента.     Условие зеркала   Для начала вспомним о том, что пророк предсказал Нарциссу долголетие на том условии, что он никогда не увидит себя в зеркале. Это очень важное условие, если смотреть на раннее развитие с позиции Лакана. Субъект знакомится с собой, наблюдая отражение в зеркале. Эта стадия закладывает базовое расщепление между ощущением себя изнутри и образом, с которым мы себя идентифицируем, причем образом не абы каким, а подтвержденным опекающими фигурами. Стадия зеркала, метафорически выражаясь, набрасывает покрывало на сложную трехмерную фигуру, упрощая и сглаживая ее контуры - этим образом нам предстоит появляться в мире, поскольку именно такими нас подтверждают и признают те люди, от которых мы витально зависим. Эта разница между тем, как мы себя ощущаем и тем, как вынуждены действовать для того, чтобы не выпасть из символической матрицы, которая подтверждает нашу к ней принадлежность, будет отныне присутствовать всегда.   Чтобы выжить, нам нужно было мимикрировать под представления о нас, которое приготовили родители, но преодолев опасность физического исчезновения, мы уже не можем повернуть процесс вспять. Стадия зеркала задает меловой контур на асфальте, к которому мы будем привязаны, поскольку именно так мы оказывается распознаны, то есть рождены в сфере воображаемого. Одна задача заключается в том, чтобы родиться физически, не менее существенным является рождение в виде образа, от лица которого мы будем действовать. Невозможность окончательно выразить себя для другого будет нашей неизживаемой драмой, с одной стороны, и неотчуждаемым убежищем, с другой.   Вернемся к мифу. Итак, Нарцисс впервые видит свое отражение в лесном источнике и он не узнает в нем себя. Он влюбляется к себя, как в другого. Это говорит о крайней степени выраженности феномена, наблюдающегося у любой нарциссической личности, а именно - внутриличностном расщеплении. То есть, мифологический Нарцисс расщеплен настолько, что фактически может существовать только лишь как чистая фантазия. Можно говорить о том, что он вообще не был рожден, его долголетие поддерживается тем, что жизнь происходит не с ним. Второстепенный персонаж мифа, помогающий раскрыть образ главного героя - нимфа Эхо, не имеющая собственного голоса, существующая как продолжение чьей-то воли. Она следует за тем, кто позволяет ей говорить, но не может приблизиться к нему, потому что не имеет права на высказывание. Миф о Нарциссе и нимфе Эхо это трагическая история о связи, которую невозможно разорвать и встречи, которая не может произойти. Вернемся от мифологии к реальности и понаблюдаем за тем, как описанные сценарии реализуются в повседневной жизни.   Расщепление и отрицание отдельности   Как поддерживается это расщепление? С известной долей упрощения можно сказать, что часть личностного бытия, которая не получает подтверждения, удерживается вдали от образа, с которым происходит идентификация, благодаря чувству стыда и страха. Я-идеальное отделено от Я-антилибидинального в силу того, что примитивная агрессия, аккумулированная в “плохой” части способна разрушить все то, что находится в “хорошей”. Отщепление значительной части внутреннего опыта приводит к выраженному снижению витальности и неспособности получать радость от функционирования психического аппарата. Недостаток витальности в этом случае компенсируется зависимостью от внешнего признания и подтверждения собственной грандиозности. Это одна линия развития.     Вторая линия чуть более ранняя и она связана с тем, что можно назвать нарушением тестирования реальности. Как говорил Фрейд, психика выстраивается вокруг отсутствия объекта. В реальности объект является отдельным и не принадлежит субъекту. То, что кажется таким очевидным при прочтении, оказывается фундаментальным пластом психической работы, которую необходимо проделать для того, чтобы создать релевантную картину реальности. Поскольку нарциссизм как раз и является защитой от глобальной психической травмы, которая возникает в момент внезапного и неподдержанного средой обнаружения собственной отдельности.   Итак, в феномене нарциссизма мы наблюдаем схождение двух парадоксальных линий патогенеза.  С одной стороны, мы отмечаем внутриличностное расщепление, с другой - внутриличностное же стирание границ между субъектом и объектом, именно внутриличностное, поскольку нарциссизм не является синонимом психоза. Эти линии отлично уравновешивают друг друга - материнский объект, которому отказано в самостоятельном существовании компенсирует отщепленную часть субъекта, которая когда то не была подтверждена. Мать оказывается плененной, потому что не смогла обеспечить свободу ребенку. Нарцисс бессознательно нуждается в объекте для подтверждения своего бытия и одновременно на сознательном уровне всячески отрицает нуждаемость в нем. Таким образом, нарциссическая личность находится в двойной ловушке - с одной стороны, она является пленницей своего образа, с другой - не имеет выхода к объектам, в отношениях с котороми она могла бы развиваться.   Недостаточно хорошая мать нарциссически соблазняет ребенка, приглашая его в отношения слияния, в которых существуют только он и она. В формуле ее вселенной действует особая логика, выраженная формулой 1+1=1. Это означает, что симбиотические отношения самодостаточны и избыточны, они включают в себя весь мир и коньки в придачу. Для ребенка подобные отношения оказываются не благотворной питательной средой, как кажется на первый взгляд, но чрезвычайно токсическим использованием. Нарциссическая мать фактически отказывает ребенку в автономии и индивидуальности. Любые попытки выйти из-под ее влияния караются переживанием стыда, которое оспаривает право на самостоятельное бытие.     Для того, чтобы прервать это приглашение к слиянию, нужен третий, на место которого приходит отец. Задача по переходу из диадных отношений, когда партнеры находятся друг напротив друга и видят только себя самих, к отношениям триадным, в которых появляется место для мета-позиции и взгляду со стороны, решается в ходе особого психического процесса, который получил название Эдипального конфликта. Диадные отношения замыкаются на себя, тогда как Третий символизирует реальность и необходим для развития. Нарциссическая проблематика до-эдипальна. Нарциссическая личность будет также соблазнять своего партнера, приглашать его в идеальные (с его точки зрения, разумеется) отношения и наказывать стыдом и страхом отвержения за любое неповиновение. Если в конце мифа Эдип ослепляет себя, потому что ему невыносимо смотреть на реальность, Нарцисс продолжает глядеть в зеркало, потому что там не появляется ничего нового.   Эдипальный конфликт и нарциссическое соблазнение, которое также можно охарактеризовать как инцестуозное отношение матери к ребенку, прямо противоположны друг к другу и, метафорически выражаясь, соперничают между собой за право определять логику дальнейшего психического развития. Для того, чтобы выстоять в Эдипальном конфликте и вступить в соперничество с третьим, ребенок должен быть поддержан в собственном всемогуществе, тогда как нарциссическое соблазнение закрепляет его в ощущении беспомощности, если мать не находится рядом. Многочисленные теории о сепарации говорят примерно об одном - безопасность может обуславливаться или симбиотически или автономно, но для последнего необходим хороший внутренний объект, который появляется в результате внешней поддержки.      Таким образом, если при нарциссическом соблазнении мать всегда находится рядом, то она, с одной стороны, не дает появиться третьему, а с другой, не менее важной - не дает исчезнуть себе. Если к психической сфере применить известное выражение о том, что природа не терпит пустоты, окажется, что отсутствие объекта снаружи приводит к его появлению внутри, через создание о нем представлений. Более того, работа горя, которая сопровождает любую потерю, также закладывает фундамент в дальнейшую способность быть автономным, переносить расставания, выдерживать разность других психик. Зависимость это защита от неспособности пережить сепарацию. В следующей части мы рассмотрим каким именно образом эти защиты встраиваются в отношения и организуют их.  

  Лекция, прочитанная на курсе "Психиатрия для психологов", г. Хабаровск, февраль 2018 Рассматриваем следующие темы: 1. Логика психического развития: от психотической к невротической организации 2. Высшие и примитивные психические защиты 3. Состояние идентичности 4. Неспецифическая сила Эго и степень интегрированности супер-Эго

В этом тексте я хотел бы коснуться такого аспекта терапевтических отношений, который связан с желанием и соблазнением. Что делает терапевта привлекательным для клиента и создает возможность для осуществления длительных отношений? Что заводит пружину этих отношений, которые не сводятся только к разрешению психологических трудностей? Почему терапевтические отношения становятся лабораторией по исследованию того, что как будто бы не существует, но оказывается  важнее, чем ожидаемое облегчение страданий или возможное счастье?     Любые отношения так или иначе просмотрены на стремлении обладать. Каждый из нас, находясь в отношениях на что-то претендует, потому что якобы обладает правом  и это право по умолчанию не оспаривается. Терапевтические отношения это особый вид отношений, поскольку в них право требовать ограничено фактором времени и денег. Терапевтом, как и клиентом, нельзя обладать и поэтому их отношения целиком переходят в разряд символических. Терапевтические отношения это отношения между двумя символами на равно удаленном расстоянии от своих объектов. Это отношения не между реальными людьми, а отношения двух галлюцинаций друг с другом.   Если терапевт соблазняется и вместо символического удовлетворения потребности клиента удовлетворяет ее реально, например, спит с клиентом или чего хуже, дает совет или работает с линейным запросом, он травмирует клиента тем, что снижает степень его желания, буквально, гасит его витальность     Вместо того, чтобы поддерживать напряжение, необходимое для роста, своим ответом он травмирует клиента тем, что снижает степень выраженности его желания. Не отвечает на вопрос, но убивает возможность их задавать.   Терапевтическая работа начинается с попытки символизировать то, чем кажется, можно обладать - симптомом или терапевтом. Обладание собой оставляет голодным, тогда как поглощение терапевта остается неосуществимом - в этом месте психотерапия позволяет появиться прибавочному наслаждению от лучшего узнавания себя с его помощью.  Для этого, разумеется, клиент должен быть очарован терапевтом.   Желание клиента направлено на невозможное и поэтому оно не может быть удовлетворено до конца.     Символическое появляется только в случае запрета и этим запретом становятся границы отношений, галлюцинаторный процесс запускается отказом от обладания. Клиент может хотеть от терапевта того, чего него нет, но он не может это взять напрямую, а только извлечь недостающее из промежуточной символической зоны, для создание которой необходимо приложить усилие. Например, пережить разочарование.   Клиент не может вылечиться об реального терапевта, галлюцинация становится необходимой надстройкой над реальностью, поскольку с ее помощью желаемое принимает наиболее ясную форму. Это то, что клиент создает для себя, отталкиваясь от реального для обнаружения того, что без него не существует. Промежуточная символическая зона заставляет создавать, не удовлетворяясь готовым. Инфантильный запрос это попытка что то присвоить, не помещая это в психическую реальность. Стать здоровым, оказаться в ином опыте, обладать желаемыми качествами минуя процесс галлюцинаторной трансформации реальности. Галлюцинацию запускает утрата возможности непосредственного обладания. Галлюцинация клиента больше того, что терапевт может дать и именно она создает усилие и возможность для изменений.   Точно также как клиент соблазняется желанием взять, так и терапевт соблазняется желанием отдавать. Суть взаимного соблазнения такова: клиент и терапевт не могут не вступать в отношения, но они и не могут дойти в них до обладания друг другом. В этом состоит фундаментальное отличие этих отношений от всех остальных. Судьба галлюцинации состоит в том, чтобы быть впоследствии присвоенной. Галлюцинирование необходимо для того, чтобы не довольствоваться первым попавшимся удовлетворением, а создавать для себя персональный смысл.   Для того, чтобы изменения могли происходить, терапевту и клиенту необходимо попасть и освоиться в промежуточном символическом пространстве. Им обоим приходится заново изобретать уникальный язык для того, чтобы получить доступ к разделенным переживаниям.   С помощью галлюцинаций мы присваиваем не то, что предлагает реальность, а то, что нам действительно необходимо. Невозможность обладать толкает нас от идентификации с реальностью к ее потере и удерживает в виде того, что от нас исходит и нами является.   Потеря реальности активирует извлечение собственного психического материала для восстановления этой прорехи бытия.   Язык клиента в чистом виде непонятен терапевту, поскольку в нем содержится огромное количество пропусков, ссылок, замещений - в промежуточном пространстве этот сжатый язык разворачивается и связи устанавливаются заново. Как будто процесс идет вспять - от картинки к переживаниям, ведь в жизни мы движемся в другом направлении - от переживания к образу. Иногда у клиента нет даже этого образа, от которого можно оттолкнуться, поскольку он поглощен переживаниями и не может о них рассуждать. В этом случае взаимодействие происходит вне символического пространства - через проективную идентификацию, перенос, отыгрывание.   В гештальт-терапии есть такое емкое понятие как слияние. Слияние это один из видов сопротивления контакту. Существует множество интерпретаций этого механизма, но в рамках данной темы хочется сделать акцент на том, что в состоянии слияния нет возможности обнаружить другого как автономное существо. Соответственно, возникает ощущение того, что про другого и так все понятно. Нет необходимости в разворачивании того, как клиент называет вещи, к самим вещам. Возникает иллюзия понимания, основанная только на проекции.   Выход из слияния это попытка отразить клиента в том месте, в котором он сам для себя не понятен, потому что символы, которые он с ходу предлагает терапевту на самом деле скрывают провал в осознавании.   Задача терапевта в том, чтобы задавать вопросы, особенно в тех местах, которые кажутся наиболее ясными. В них клиент все про себя понимает и теряет способность задавать к себе вопросы. Терапевт должен быть непонимающим столько, сколько у него хватит на это сил. Ибо попытка объяснить запускает символическую функцию и это наталкивает клиент на понимание отсутствие объекта за символом.   Невроз - это присутствие в психике пустого знака в традиционном понимании этого феномена как свидетельства отсутствия связи между означающим и означаемым. Семиотическая конструкция не детерминирована актуальным опытом, она скорее прикрывает его отсутствие и невозможность его проживать. Там, где невозможен полноценный поток переживаний, возникает некоторая картинка, которая как будто бы заменяет его необходимость. Метафорически это похоже на закрытую дверь во владениях Синей Бороды, куда нельзя заходить; это запрещающий знак, за которым находится пугающая и непостижимая реальность. Для клиента этот запрет, и как следствие, поглощенность образом, является естественным и не вызывающим сомнения и вопросов. Терапевт по-хулигански предлагает запреты нарушать и заглядывать туда, где оказывается непонятно. Задача терапии поскольку заключается не в том, чтобы познакомить терапевта с тем, что и так известно, но и рассказать о том, что сам еще совсем не знаешь. Поскольку то, о чем не знаешь, так или иначе стремится выбраться на свободу. Символ, который предлагает клиент (в виде знания о себе, привычного поведения или симптома), в некотором роде, лишен всяческого смысла. Точнее, этот смысл является привнесенным в терапевтическую ситуацию, а не сконструированным в ней. Этот смысл является только клиентским достоянием и клиент предлагает производить операции с ним, либо же ничего не предлагает, считая его само собой разумеющимся. Это не имеет отношение к терапии, поскольку попасть в промежуточное пространство можно лишь производя интерперсональный смысл, тот который символизируется в состоянии базовой неясности и неопределенности.   Смысл не подчиняется устоявшейся конструкции, но конструируется заново в присутствии другого. Адресованность кому-либо меняет перспективу смысла.   Другими словами, клиент адресует терапевту некоторую нехватку смысла, которую необходимо заполнить. Клиенту нужен человек, который про него ничего не знает для того, чтобы извлекать неясность из преждевременного понимания.   Итак, логику терапевтического процесса можно описать следующим образом. Клиент ощущает что-то неизвестное в себе как некоторый дефицит, пустоту или легкость, которая нуждается в наполнении. Симптом, ухудшая качество жизни всего лишь делает эту пустоту более концентрированной, вплетенной в язык, потому что про страдание можно говорить, а про его причины нет. Клиент приходит к терапевту, как к человеку, предположительно знающему об этих причинах и он очаровывается этим знанием, он старается присвоить их себе через поглощение. Однако, поглощение невозможно, поскольку терапевтом нельзя обладать. И тогда терапевт приглашает клиента в танец, который наполняет промежуточное пространство между ними призраками, не имеющими тела, и они рассказывают истории своей жизни. В ходе этого танца клиент встречается с самой главной идеей. Она состоит в том, что он сам становится терапевтом для себя, поскольку то, что раньше он искал в другом, находится внутри. В этом месте она очаровывается собой и присваивает себе ту часть, которая раньше казалась пустотой. Эта часть работы является очень важной, потому что она связана с разочарованием. Терапевт в некотором смысле травмирует клиента и тем самым создает умеренное психическое напряжение, с которым клиент должен справиться сам, здесь и сейчас, не прибегая к привычным способам снижения этого напряжения с помощью защитных механизмов. Это напряжение может казаться клиенту избыточным, однако, стоит признавать, что изменения возникают там, где появляется усилие.   Субъект, себя ощущающий и субъект, себя кому то адресующий - это, в некотором смысле, два совершенно разных персонажа.   Тот, кто обращается к другому, обнаруживает себя нуждающимся и функционирует как челнок, траснпортирующий ресурс интерперсональности из пространства обмена к индивидуальному полюсу. Парадокс некоторых терапевтических ситуаций состоит в том, что клиент, нуждаясь в помощи на уровне ощущений, не адресует себя в пространство отношений, предъявляясь как результат собственной рефлексии, не рискуя себя выразить заново перед взглядом другого.  И тогда наблюдается известная история, когда клиент одновременно и просит о помощи, и всячески ее избегает. С точки зрения символических отношений этот давно известный феномен приобретает иное звучание и требует других точек приложения для коррекции.   Терапевтические отношениям можно предложить следующую метафору. В ходе Эдипального конфликта символической Отец ставит под запрет определенный регистр желания, тем самым запуская вытеснение и формируя невротическое структуру характера. В терапевтических отношениях Эдипальный конфликт разворачивается вновь, только здесь его задача состоит не в том, чтобы ознакомить личность с законом, а наоборот - вернуть, реанимировать ранее вытесненную часть желания. Для этого клиент должен соблазниться терапевтом, как ранее соблазнялся матерью. И именно потому, что в символических отношениях невозможно обладание, такое соблазнение не приводит к слиянию и регрессу. В терапевтических отношениях клиент возвращает себе свое, поскольку он обучается пользоваться ранее недопустимыми влечениями.   Невроз это своеобразная инвестиция в будущее, однако доход от нее можно получить только с помощью терапевта.      

Психосексуальное развитие – это строгая последовательность стадий разворачивания инстинктивной энергии, направленная на перевод физического содержания в психическое измерение и адаптацию организма к среде. Конечной задачей развития является формирование сознания и социализация. Инстинктивная энергия (либидо) с течением времени мигрирует от одной эрогенной зоны к другой. Каждая из этих зон в разные периоды жизни лучше всего приспособлена для разрядки инстинктивного возбуждения и связана с выполнением особой задачи развития. Проблемные точки этого процесса обозначаются как фиксации на определенной стадии психосексуального развития. Это может быть связано либо с чрезмерной фрустрацией, либо со сверхзаботой. Наличие фиксации приводит к появлению специфических характерологических компонентов в зрелом возрасте, а также регрессу к ранним формам удовлетворения в сложных жизненных ситуациях, сопровождающихся срывом адаптации. Маленький ребенок полиморфно перверсен, то есть управляется недифференцированной сексуальностью. Задачей психосексуального развития является дифференциация сексуального возбуждения, привязывание сексуальной активности к гениталиям и разворачивание аутоэоротизма к гетероэротизму. Стадия Возрастной период Зона сосредоточения либидо Задачи и опыт, соответствующие данному уровню развития Оральная 0—18 месяцев Рот (сосание, кусание, жевание) Отвыкание (от груди или рожка). Отделение себя от материнского тела Анальная 1,5–3 года Анус (удержание или выталкивание фекалий) Приучение к туалету (самоконтроль) Фаллическая 3—6 лет Половые органы (мастурбация) Идентификация со взрослыми того же пола, выступающими в роли образца для подражания На оральной стадии ребенок занимает сначала орально-пассивную, а затем орально-садистическую позицию. Фиксация на этой стадии приводит к формированию орального характера. Взрослый человек с подобными характерологическим особенностями будет неосознанно подавлять свои потребности, считая их чрезмерными для окружающих и, таким образом, будет хронически оставаться голодным. Компенсаторный механизм такого характера – стремление к оральному удовлетворению в виде отношений зависимости с человеком или химическим агентом. В анальном периоде также выделяются две стадии – изгоняющую и удерживающую. На анальной стадии ребенок обучается управлять своим окружением благодаря формирующейся способности контролировать функции кишечника. На фаллической стадии интересы ребенка сосредоточены вокруг половых органов. Мастурбация позволяет управлять своим возбуждением, обучает управлению сильными впечатлениями. На фаллической стадии возникает очень важное психическое образование, известное как Эдипов комплекс. Лучше говорить об эдипальном конфликте, поскольку он связан с желанием обладать и невозможностью добиться этого в реальности. Разрешение эдипального конфликта приводит к переходу от желания обладать матерью к необходимости интроецировать значимые качества отцовской фигуры. Эдипальная ситуация сопровождает человека всю оставшуюся жизнь. Проявлением эдипальной ситуации являются переживания соперничества, конкуренции, зависти, ревности, возможное обладание партнером, зависимости любовной привлекательности от достижений. Также эдипальная ситуация может символически обозначать желание регресса к ранним симбиотическим отношениям с помощью сексуального действия. Эдипальный конфликт выполняет несколько важных задач. Во-первых, в эдипальной ситуации впервые появляется третий. Ребенок от симбиоза с матерью сначала переходит к отношениям с частичными объектами, затем к диадным отношениям с матерью, затем к триадным с матерью и отцом. Таким образом, постепенно осуществляется переход к жизни в социальной группе. Во-вторых, в эдипальной ситуации ребенок еще раз сталкивается с принципом реальности. В мифе об Эдипе правда становится известной после того, как преступление уже состоялось. Фантазия о реальности разбивается самой реальностью В эдипальной ситуации ребенок вынужден признать страшную правду о том, что он не взрослый. Но при при хорошем разрешении эдипального конфликта, отношения с ним продолжаются. С точки зрения Мелани Кляйн эдипальная ситуация разрешается одновременно с переходом от параноидной стадии к депрессивной, при которой ребенок интегрирует опыт хороших и плохих отношений в одном человеке и при этом сохраняет постоянство отношений с ним. Ребенок впервые видит разницу между притязанием и возможностью, физическим и психическим. В-третьих, нахождение в так называемой третьей позиции – не в виде участника, а в виде наблюдателя – закладывает зачатки того, что в будущем становится особым психическим образованием, известным как наблюдающее Эго. В-четвертых, с разрешения эдипального конфликта начинается формирование Супер-Эго. Поздние идентификации приводят к тому, что ребенок интроецирует не реальных родителей, а идеальных, очищенных от всего искажающего и человеческого. Идентификация осуществляется легче в отношении того объекта, который обладал большим фрустрирующим потенциалом. В отличии от остальных стадий психосексуального развития, во время которых ребенок имеет своей задачей преодолевать сопротивление среды, на фаллической стадии, во время эдипального конфликта он должен проиграть и быть символически изгнан из родительской пары. Если этого не происходит, неразрешенная эдипальная ситуация может становится частью перверсий. Можно говорить о том, что с разрешением эдипальной ситуации начинает формироваться организация характера невротического уровня. Невроз как культурный феномен является выражением конфликта между стремлением к индивидуации и потребностью в принадлежности. Эдипальный конфликт позволяет приступить к решению вопроса о том, как жить в мире, в котором присутствуют другие. До фаллической стадии ребенок преимущественно озабочен проблемами физического выживания, а также вопросами сепарации и зависимости в диадных отношениях. В этом смысле эхо эдипальной ситуации, как и утверждал Фрейд, действительно преследует человека всю оставшуюся жизнь.