Психотерапия как практика символизации: две стратегии работы
  Основная задача психотерапевта - возделывать поле символического. И если представить это поле как горизонтальную плоскость, тогда в своей работы мы можем оказываться по обе стороны от этой границы - либо сооружать агротехнические конструкции на поверхности, либо рыть ямы и строить тоннели под землей.То есть, обрабатывать имеющийся символический слой или же способствовать его появлению. И выбор этих позиций будет определяться ведущим защитным механизмом клиента.    По отношению к символическому защитные психические механизмы делятся на два типа - вытеснение и отщепление (расщепление). Вытеснение изгоняет существующую репрезентацию за пределы сознательного так, что она может вернуться обратно только обходным путем, например, в виде симптома. Отщепление имеет дело с несимволизируемым материалом и, фактически, препятствует символизации. В результате этой работы внутри психики формируются диссоциированные области, не тронутые символизацией. То есть, их нельзя просто так ввести в сознательное - перед этим надо проделать работу по их символизации. Это важнейшее различие определяет разницу в терапевтических стратегиях.    К вытесненному материалу можно получить доступ непосредственно из сознательного путем обнаружения или конструирования связей в системе означающих. Мы восстанавливаем пропуски в сознательном посредством нового означивания. Эта работа проходит в измерении мышления - мы говорим, вместо того, чтобы действовать и за счет этого создаем отсутствующие репрезентации. Как говорил Фрейд - мы находим то, что уже есть в нашей психике. Диссоциированный опыт не существует в психическом и поэтому его нельзя найти и присвоить напрямую. Сознание может включить в сферу осознаваемого только то, что обработано субъективным и имеет статус квалиа; то, что фактически, несет на себе печать моего собственного. Диссоциированный опыт, в свою очередь, случается, но как бы не со мной.    С отщеплением дело обстоит сложнее. К несимволизированному материалу клиента нельзя получить доступ иначе, чем через то самое совместное действие, которое в терапевтической ситуации будет выглядеть как нарушение психической переработки со стороны терапевта и отреагирование в поведении. То есть, перед тем, как что-либо символизировать, необходимо это прожить. Проблема в том, что в таком проживании должны участвовать двое - и клиент, и терапевт. И на одном уровне. То есть, в этом случае терапевт также будет попадать в регрессивное состояние, в котором он будет растерян, переплетен с переживаниями клиента и какое-то время не будет способен об этом разговаривать в силу провала символической функции.     Сложность этой ситуации заключается в том, что в случае организации опыта вокруг отщепления терапевтическая траектория неизбежно проходит через темные области диссоциации и регрессии. И при этом сам по себе этот опыт подвергается атаке со стороны более высокоорганизованных защитных механизмов, например, обесценивания. Клиент может разочаровываться в терапевте, который не соответствует его ожиданиям, а терапевт начинает испытывать чувство вины за потерю своей позиции и считать, что такая форма присутствия не является терапевтической.   Моя позиция состоит в следующем. Способность к символизации и связывании влечений на объекте - в данном случае, терапевте - является более сложной формой организации опыта, чем фрагментация психики за счет диссоциации. В каком-то смысле степень развития способности к символизации напоминает влияние типа привязанности на возможность пользоваться отношениями - при безопасной привязанности отношения будут питательными, при дезорганизованной - угрожающими. Способность к символизации, подобно способности к установлению безопасной привязанности, не дается сама по себе, но вызревает в отношениях - с обязательным прохождением периода регрессии, спутанности и растерянности. Отрицание этой перспективы может приводить к тому, что огромный пласт психического измерения клиента будет проигнорирован в стремлении делать “правильную” терапию “правильным” терапевтом.    Неизбежный провал символизации, который случается всякий раз, когда клиент сталкивается со своим травматическим опытом, приводит к тому, что психика терапевта оказывается переплетенной с психикой клиента. Последний, фактически, “берет в аренду” недостающие у него самого психические функции у терапевта. В этом случае, метафорически выражаясь, сложность клиента становится сложностью терапевта на таком же уровне интенсивности, на каком она представлена в субъективном опыте клиента.    Символизация неразрывно связана с присутствием другого, поскольку первичный акт учреждения смысла происходит в отношениях. В мире, куда мы приходим, всегда уже кто-то есть. Можно сказать, что называя что-либо, я называю это другому; с иной стороны - присутствие другого побуждает меня к называнию. Через символизацию я представляю вещь другому. В случае провала символизации другого пока просто нет. Точнее, другой выступает в качестве вещи, с которой необходимо вступить в отношения на поведенческом уровне и только лишь затем репрезентировать опыт этих отношений - ему же самому, но пока не существующему в этом качестве. Другими словами, другой появляется через процедуру символизации.    Можно сказать, что символизация отражает эдипальную ситуацию - есть я, мой опыт и третий, кому я об этом говорю. Провал символической функции обозначает пограничную динамику - есть только диадные отношения, которые придется символизировать, читай - триангулировать. И здесь мы опять обнаруживаем известную дихотомию поведения и мышления, обладания или репрезентации. Таким образом, сначала необходимо удариться о препятствие и только потом приобрести способность указывать на это пальцем. Провал символизации означает, что между клиентом и терапевтом пропадает символическая прослойка - горизонт потенциального, который связан со скольжением означающих друг относительно друга.    Что же остается? Остаётся только наличествующее, пресловутое здесь и сейчас, в котором оба - клиент и терапевт - застревают как муха в янтаре. То есть, переплетение психик в случае провала символизации оказывается неизбежным - есть только ты и я пусть весь мир подождет. Другой, то есть терапевт, сначала оказывается частью психики клиента - условно говоря, вторым в диаде, и только лишь затем - третьим, с которым можно об этом говорить.    Еще одна деталь - если я не могу говорить о своем опыте, но только участвовать в нем, вовлекая в это действие другого, тогда я остаюсь набором ситуаций, которые со мной случаются. То есть, продолжаю быть набором частей, не соединяющиеся в целое, которое, как известно, больше, чем сумма слагаемых. Это означает, что трансцендентальный субъект, который объединяет множество отдельных психических актов в единое целое, невозможен без участия другого. То есть, возможность символизации покоится на фундаменте переживания опыта своих многочисленных провалов и это составляет “темную”, но неизбежную сторону психотерапевтической практики.   
Подробнее
Травма как пограничная ситуация
Для того, чтобы говорить о травме, начнем издалека - с вопроса о том, как формируется психика. В начале своей карьеры как человеческого существа ребенок вообще не обладает психикой, место которой занимают аффекты и телесный дискомфорт как главный побудительный мотив. Эту стадию развития можно назвать шизоидной, потому что на этом этапе отсутствуют отношения с объектом, которого попросту нет. Психическое пространство ребенка затоплено недифференцированными ощущениями, которым опекающее лицо придает форму и тем самым упорядочивает хаотическое возбуждение. Это состояние должно быть очень пугающим и именно поэтому главная задача этого периода заключается в приобретении ощущения безопасности. Здесь большее значение имеет не отношение с чем-либо, но переживание успокоения и оно, напоминаю, пока еще безобъектно.   Объект приобретается на следующей стадии развития, или личностной организации, однако отношения с ним характеризуются размытыми границами между субъектом и объектом и жесткими границами внутри психического пространства субъекта. Размытые границы обозначают состояние крайней зависимости, когда эмоциональное состояние одного участника взаимодействия неизбежно определяется состоянием другого. Словно бы другая реакция, помимо отреагирования, невозможна и орган контроля за психическим состоянием находится снаружи. Для того, чтобы противостоять этой проницаемости внешних границ, психика формирует особую защиту, которая называется расщепление. Суть ее заключается в том, что если я не могу регулировать изменение своего состояния под внешним воздействием, тогда внутри я научусь отключать ту часть психика, которая оказалась измененной.   Другими словами, если в отношениях с объектом я ощущаю себя слабым и беспомощным и ничего не могу поделать на границе контакта, тогда я могу поместить эту невозможную границу вовнутрь и перестать ощущать себя слабым и беспомощным. Метафорически выражаясь, принять таблетку от головной боли, вместо того, чтобы лечить вызвавшую ее простуду. Оставаясь беззащитным перед лицом внешнего агрессора, субъект обучается быть чрезвычайно агрессивным по отношению к себе. А точнее, к некоторым психическим состоянием. Пограничное внутриличностное расщепление, таким образом, оказывается результатом предшествующего и непроработанного межличностого слияния. Здесь уже прослеживается механизм, который будет использоваться в зрелом возрасте - сепарационную травму можно не переживать, но справиться с ней благодаря действию примитивных защитных механизмов.   Следующий этап развития подразумевает наличие между субъектом и объектом символической прослойки, которая локализует отношения в промежуточном пространстве, на границе, а не внутри психики. Она позволяет строить отношения с целостным объектом, а не с его отдельной аффективной частью и поэтому предполагает наличие целостного, не разделенного на части субъекта. Она позволяет сохранять автономию и манипулировать символами, а не объектами, как это было на предыдущей стадии. Это является одним из главных приобретений невротического уровня - Я всегда больше, чем его аффект. Среда перестает действовать на невротика напрямую, она опосредуется значениями и смыслами, которыми можно управлять. Символическая прослойка является той буферной зоной, которая может всячески меняться и деформироваться без угрозы целостности объекта. “За моей спиной обо мне можно говорить и меня можно даже бить” - относится к невротическому уровню, на котором обитает бОльшая часть живых существ. Разумеется, невротическая организация предполагает возможность обратимых пограничных и даже шизоидных реакций.   Как обычно регулируется протекание психической жизни? Тревога, с которой сталкивается субъект, может быть переработана либо через изменение поведения, когда психическое возбуждение получает больше поддержки за счет расширение зоны осознавания, либо с помощью психических защит, которые зону осознавания сужают и тем самым подавляют тревогу. На невротическом уровне развития психические защиты реализуются через смысловую, то есть символическую сферу. Например, мы вытесняем то, что оказывается неприемлемым или объясняем то, что не имеет объяснения. Если высшие психические защиты невротического регистра не справляются, тогда им на помощь приходят защиты более грубого порядка, которые имеют дело с несимволизированным аффектом. Эти примитивные защиты являются последней линией обороны перед тем, как личность погрузится в состояние первобытного аффективного хаоса, из которого она появилась.   Травматическое событие, таким образом, оказывается той ужасной катастрофой, которая ставит личность перед возможностью глубокого регресса, вплоть до состояния психической дезорганизации. Травма пробивает личностную организацию насквозь, это событие высочайшей интенсивности, которое невозможно переработать силами невротических защит, которое превозмогает ресурсы символизации. Травма в психическом измерении представлена несимволизированным аффектом, который можно остановить только с помощью пограничных реакций. В противном случае регрессия может дойти до шизоидного уровня, на котором единственным действующим “механизмом защиты” является отказ от жизни, то есть психическая смерть. Чтобы этого не происходило, травматический аффект должен быть изолирован от самости с помощью расщепления.   В итоге возникает парадоксальная ситуация - с одной стороны, травматическая диссоциация останавливает разрушение психики, с другой - формирует бессознательное аффективное состояние, которое искажает сознательную “внешне нормальную” часть личности, то есть останавливает это разрушение на предыдущем уровне организации. Личность выживает, но платит за это слишком высокую цену. Незавершенная травматическая ситуация стремится к своей переработке, однако эта цель не может быть достигнута в силу ограниченности личностных ресурсов. Поэтому травматическое повторение не ведет к исцелению травмы, но скорее усиливает ощущение беспомощности и бессилия. Это в свою очередь увеличивает деформацию внешне нормальной личности, которая обучается контролировать аффект через ограничение своей витальности, а не с помощью расширения возможностей для ее проявлений.     Травматик старается переработать травму не с помощью контактирования с диссоциированным аффектом, на которое у него не хватает сил, но через разыгрывание травматической ситуации вновь и вновь. Если раньше катастрофа в установлении границ переносилась вовнутрь, то сейчас травматический аффект выносится наружу. Эта стратегия является пограничным решением, поскольку в этом случае травматик одновременно и слит со своим аффектом и отчужден от него. Он как будто бы утверждает, что мой аффект и есть моё Я, моя предельная психическая реальность, за которой больше ничего нет - ни будущего, ни прошлого. И при этом он не может контактировать с ним изнутри своего Я, поскольку это приведет к нарастанию аффекта и будет угрожать ретравматизации. Это и обеспечивает “идеальную” форму контроля - не касаюсь, но и не отпускаю. Мы помним, что пограничная конъюнктура это одновременно и желание связи, и нападение на нее. Плохой внутренний объект угрожает разрушить хороший, поэтому терапия травмы заключается в необходимости выйти в депрессивную позицию, то есть заполучить возможность их интеграции.   Невротик мог бы сказать, что мой аффект это то, что иногда случается в определенных обстоятельствах, но это не всё мое Я. Мои аффекты определяются моими фантазмами, а не объектами. Невротик создает связь, тогда как пограничный клиент ею порабощен. В пограничном реагировании между субъектом и объектом пропадает граница и поэтому у аффекта нет адресата - формально направляясь на объект, он действует на территории собственной психики. Аффект не эвакуируется за ее пределы, в символическое пространство между, в котором может происходить обмен, но подобно разбушевавшемуся быку в тесном помещение, разрушает его внутренние структуры. Аффект необходимо подавлять, поскольку нет иной возможности его переработать. Поэтому расщепление создает внутри психики границы, которые отсутствуют между двумя психиками.   Проводя дифференциальную диагностику между кризисом и травмой, можно сделать вывод о том, что первое состояние относится к невротическому, а второе - к пограничному ответу на резкое изменение жизненных ситуаций. Эти два состояние по разным параметрам оказываются прямо противоположными друг другу. Так, кризис обладает внутренней логикой развития, которая приводит к его спонтанному разрешению, тогда как травма останавливает психическое развитие и не может быть исцеленной за счет собственных ресурсов. Кризис предполагает компромисс между потребностью в стабильности и потребностью в развитии; травма же инвестирует в стабильность путем ограничения витальности. Изменения личности в ходе кризиса являются постепенными и сопровождают изменения в системе отношений; при травме наблюдается резкое искажение личностного профиля, который не улучшает внешнюю адаптацию, но отражает процесс внутренней диссоциации. Кризис является катастрофой в смысловой сфере, тогда как травма действует мимо символического измерения и застревает в теле в форме незавершенной реакции борьба-бегство.   Соответственно, работа с травмой как с пограничной ситуацией осуществляется с помощью ее “невротизации”, то есть путем перевода нарушений из более архаичного, в более зрелый регистр. Травматик с трудом может находиться в средней зоне окна толерантности, поскольку нарастание психического возбуждения угрожает его лавинообразному усилению. Аффект травматика может быть канализирован в отношениях, поскольку эмоции являются, прежде всего, контактным феноменом. Таким образом, одним из фокусов в работе с травматическими переживаниями является создание адресата для их проявлений, поскольку это усилие приводит к появлению границы между субъектом и объектом. Аффект упаковывается в символическую функцию, которая позволяет придавать значения происходящему.     Другими словами,здесь мы подходим к экзистенциальному вопросу о том, что такое человек и вокруг чего он собирается, что является его систематизирующим и организующим началом? В случае травмы, как пограничной ситуации,человек как будто бы исчезает из конфликтного поля, возникающего на границе контакта и теряет способность выдерживать диалектическое напряжение. Его главной потребностью остается стремление к безопасности и, таким образом, он перестает взаимодействовать с миром, погружаясь в аутистический кокон.Травматик отрицает свою нуждаемость и, тем самым, автономию. Следовательно,травматический дискурс сохраняет условный контур человека, стирая его внутреннее содержание.   Невротическая же организация, как ориентир, на который мы можем равняться в ходе терапии травмы, выстроена вокруг желания, как символического выражения потребности. Невротик разрушает преграды, в то время как травматик обеспечивает их незыблемость. Можно сказать о том, что невротик живет желаниями, тогда как травматик обходится потребностями. Травматик одержим аффектом, который он не может эвакуировать, поскольку для этого необходимо адресовать его конкретному человеку в определенной ситуации, а не своей проекции, с которой невозможно разотождествиться.   Терапия травмы, таким образом, ставит своей задачей нарциссическое ре-инвестирование субъекта через обнаружение своей нехватки и движение в сторону Другого. Эдипальная ситуация, исцеляющая травму, приводит к тому, что Другой оказывается тем символическим третьим, который выдергивает субъекта из слияния со своим аффектом. Именно поэтому травма оказывается той ситуацией, которая не разрешается самостоятельно, поскольку она форматирует регистр личностной организации. Травма, приводя к регрессу и возможному распаду психики, нуждается в отношениях, поскольку они, в свою очередь, являются началом любой психической реальности.     
Подробнее
#нарциссизм
#психосоматика
#андреянов алексей
#привязанность
#эмоциональная жизнь
#идентичность
#интерсубъективность
#константин логинов
#Хломов Даниил
#седьмойдальневосточный
#перенос и контрперенос
#символизация
#шестойдальневосточный
#психическое развитие
#диалог
#четвертыйдальневосточный
#коневских анна
#лакан
#азовский интенсив 2017
#третийдальневосточный
#развитие личности
#Групповая терапия
#галина каменецкая
#пограничная личность
#новогодний интенсив на гоа
#пятыйдальневосточный
#зависимость
#объектные отношения
#психологические границы
#федор коноров
#видеолекция
#вебинар
#сепарация
#коктебельский интенсив 2018
#психотерапия и буддизм
#психические защиты
#партнерские отношения
#символическая функция
#кризисы и травмы
#проективная идентификация
#катерина бай-балаева
#буддизм
#Коктебельский интенсив-2017
#психологические защиты
#динамическая концепция личности
#желание
#наздоровье
#людмила тихонова
#тревога
#агрессия
#эссеистика
#эдипальный конфликт
#ментализация
#слияние
#контакт
#экзистенциализм
#эссенциальная депрессия
#посттравматическое расстройство
#материалы интенсивов по гештальт-терапии
#завершение
#5-я дв конференция
#4-я ДВ конференция
#травматерапия
#неопределенность
#елена калитеевская
#Хеллингер
#стыд
#привязанность и зависимость
#VI Дальневосточная Конференция
#Семейная терапия
#сновидения
#работа психотерапевта
#зависимость и привязанность
#пограничная ситуация
#панические атаки
#сеттинг
#кризис
#алкоголизм
#переживания
#невротичность
#депрессия
#работа горя
#От автора
#сообщество
#теория Self
#гештальтнакатуни2019
#денис копытов
#постмодерн
#хайдеггер
#научпоп
#экзистнециализм
#Индивидуальное консультирование
#свобода
#самость
#осознанность
#шизоидность
#сухина светлана
#теория поля
#расщепление
#лекции интенсива
#контейнирование
#леонид третьяк
#даниил хломов
#мышление
#эмоциональная регуляция
#сопротивление
#гештальт терапия
#кернберг
#теория и практика
#медитация
#что делать?
#галина елизарова
#феноменология
#теория поколений
#Архив событий
#латыпов илья
#василий дагель
#Новости и события
#выбор
#время
#клод смаджа
#Другой
#гештальт на катуни-2020
#самооценка
#интроекция
#елена чухрай
#Тренинги и организационное консультирование
#философия сознания
#психическая травма
#гештальт-лекторий
#евгения андреева
#постнеклассическая эпистемология
#семиотика
#постмодернизм
#случай из практики
#Обучение
#владимир юшковский
#вытеснение
#невроз
#структура психики
#архив мероприятий
#юлия баскина
#Ссылки
#алекситимия
#елена косырева
#Мастерские
#self процесс
#коктебельский интенсив 2019
#эмоциональное выгорание
#алла повереннова
#цикл контакта
#делез
#конкуренция
#проекция
#костина елена
#азовский интенсив 2018
#онкология
#поржать
#меланхолия
#тренинги
#отношения
#полночные размышления
#разочарование
#Боуэн
#полярности
#означающие
#гештальнакатуни2020
#психотерапевтическая практика
#дигитальные объекты
#оператуарное состояние
#шопоголизм
#истерия
#признание
#личная философия
#психоз
#Бахтин
все теги
Рейтинг@Mail.ru Индекс цитирования