Запись вебинара "Депрессивный опыт"
Вебинар вел(а):   Пестов Максим Геннадьевич психотерапевт, психиатр-нарколог, системный семейный терапевт   Городской психотерапевтический центр г. Хабаровск, ул. Кубяка, 2Б   Центр Практической Психологии ул. Панькова, 31 оф.63 Депрессия подобна даме в черном. Если она пришла, не гони ее прочь, а пригласи к столу как гостью и послушай то, о чем она намерена сказать. К.Г. Юнг.    Содержание вебинара: Что такое депрессивный опыт?  Всегда ли он является синонимом чего-то негативного?  Как появляется депрессия и для чего она нужна?  Ответим на эти вопросы, посмотрим на депрессию снаружи (как специалисты) и изнутри (как пациенты) для лучшего понимания этого сложного и интересного феномена. 
Подробнее
Оператуарное состояние
История вопроса. Происхождение понятия оператуарное мышление (состояние, жизнь - разные степени выраженности одного и того же феномена) связано с исследованием представителями школы французского психоанализа процессов соматизации. Давая общую характеристику понятия, можно сказать, что особенностью оператуарного состояния является снижение фантазматических и символических основ мышления, появление обедненного мышления, семиотика которого становится обыденной, конкретной и лишенной всяческих признаков индивидуальности. Под мышлением здесь понимается не столько способность к построению логических выводов, сколько процесс формирования внутреннего мира, который в случае оператуарного состояния сохраняет только видимость присутствия. У оператуарного пациента психический аппарат, как прослойка между биологией и географией обозначен контурно и большую часть времени находится в спящем режиме.     Этиологически оператуарное состояние вытекает из патологии первичного нарциссизма. Если мать недостаточно полно инвестирует младенца, который требует к себе безоговорочного внимания, то это раннее разочарование в отношениях приводит к развертыванию оператуарного состояния по двум направлениям. С одной стороны, ребенок не получает от матери подтверждения того, что он достоин любви и поэтому его собственное Я, не инвестированное материнской любовью, не может являться для него самого вместилищем нарциссического либидо. Другими словами, ребенок может полюбить себя как объекта только после того, как он убедиться в том, что любим матерью. Здесь как будто возникает некоторая дистанция - между ощущением себя и представлением о себе - и она оказывается чрезвычайно важной, поскольку создает градиент, вектор движения для развития. Если этой дистанции, или, другими словами, разрыва между состояниями, нехватки ощущений не возникает, тогда велик риск, что личность будет находиться в слиянии, не способная дифференцироваться и выделять собственные потребности.   С другой стороны, личность формируется в результате последовательных идентификаций и поэтому в случае дефицита позитивных Я- и объект-репрезентаций, психический аппарат не может присвоить себе структуру опыта отношений. Это приводит к патологии Супер-Эго, которое не наполняется представлениями и поэтому оператуарный пациент не испытывает чувства вины и безразличен к происходящему. Внутрипсихическое множество состоит из очень небольшого числа элементов. Оператуарный пациент в процессе терапии с трудом формирует наблюдающее Эго и поэтому многократно повторяя действия, направленные на прояснение, не может извлекать из этого смысл. Другими словами, он не пользуется пониманием для того, чтобы изменить отношение, он не выбирает, во что вовлекаться и не имеет возможности совершить усилие, чтобы это преодолеть.   В основе оператуарного процесса лежит патология влечения к жизни. Во второй теории влечений Фрейд описал процесс, во время которого влечение связывается через репрезентацию со своим объектом и благодаря этому производит некоторую работу по трансформации психического аппарата. Для того чтобы влечение было связано, психический аппарат должен обладать внутренней структурой и, кроме того, обладать достаточным объемом нарциссического либидо. На раннем этапе развития отсутствие структуры компенсирует галлюцинаторный путь удовлетворения желаний, который, однако, нуждается в периодическом инвестировании со стороны матери. Если материнского присутствия недостаточно, тогда галлюцинаторный путь развития сменяется травматическим, при котором аффекты не способны упорядочится и связаться с объектом. Тогда вместо развития, то есть вкладывания влечения в среду, организм вынужден сбрасывать напряжение через патологическое повторение старых способов разрядки. Возбуждение умерщвляется вместо того, чтобы увеличивать количество жизни.   Оператуарное мышление и влечение к смерти соприкасаются в том месте, где психика производит некоторую работу, которая не сопровождается появлением результата, как чего-то нового, не существовавшего ранее. Если невроз представляет из себя пусть поспешное, но разрешение конфликта и несет на себе символическую нагрузку, то в рамках оператуарного состояния влечение к смерти не формирует никакого выхода, вместо этого запуская движение по кругу. Оператуарное состояние появляется как результат глубокой дезорганизации процесса связывания влечений.     Таким образом, оператуарное мышление это  такое состояние психического аппарата, внутри которого наблюдается дефицит Я- и объектных репрезентаций.  Мышление как будто не задерживает в себе следы опыта и поэтому личность вынуждена всякий раз убеждаться в существовании реальности, обращаясь за подтверждением непосредственно к ней. Внутренний мир напоминает дырявый шарик, который не наполняется воздухом окончательно и поэтому нуждается в постоянной подкачке. Клод Смаджа описывает этот феномен как сверхинвестицию суждения о существовании в ущерб суждению о присвоении. Психическая жизнь словно бы натягивается на внешние координаты, формируя сверхконформную личность.   Кроме того, содержимое мышления носит сугубо конкретный характер (поскольку галлюцинаторный тип удовлетворения не был развит), как будто реальность напрямую отпечатывается в воспоминаниях, не подвергаясь индивидуальным фантазмическим искажениям. Нормальное мышление не является точной копией реальности, с одной стороны, а с другой, фантазмы не становятся единственным содержанием реальности. Таким образом, нормальное мышление располагается посередине между оператуарным состоянием (выхолощенность фантазмов) и психозом (невозможность тестировать реальность).         Соматизация при оператуарном состоянии возможна благодаря тому, что мышление исключается из процесса переработки травмирующей ситуации. Если ментализация невозможна, тогда вместо трансформации психического аппарата возникает соматическое отреагирование. Умеренная психическая травма является необходимым условием для развития, соответственно, соматизация становится выражением отказа от борьбы.   Оператуарный пациент с трудом семиотизирует реальность и формирует означающие, как выражение своего отношения и обнаружение себя через отношения с чем-либо. Происходящее приходится держать на дистанции, не вовлекаясь в него, поскольку возбуждение трудно переработать - вместо азарта и новизны оно грозит распадом и хаосом, поэтому его необходимо понимать и контролировать. Оператуарный пациент экзистенциально несостоятелен - он нуждается во внешнем смысле, который установлен раз и навсегда. Для того, чтобы начать жить, ему необходимы условия, которых он не может достичь, поскольку рассматривает их вне своей жизни. В его логике нет выхода, так как он стартует с неверной исходной точки. Например, он говорит - когда уменьшается страдание, тогда появляется удовольствие, а не наоборот. Поэтому он выбирает снижать количество страдания, а не увеличивать количество удовольствия. Это как утверждать, будто на улице становится темно, потому что нарастает затемненность, а не снижается освещенность.       Оператуарный пациент может выглядеть как просветленный, ум которого не страдает, поскольку не имеет доступа к психическому возбуждению. Но оно, тем не менее, существует, и находит выход через соматические симптомы. Внутренняя драма при оператуарном состоянии успокаивается за счет того, что бессознательное не мутит поверхность сознательного, которое является копией формирующей его реальности, оператуарный пациент отделен не от мира, как он сам часто это описывает, а от самого себя. Он отделен от источника своих влечений.      
Подробнее
Дефицит ментализации
Ментализация это процесс, отвечающий за состояние репрезентаций, то есть того, как происходящее с нами получает свое представительство в психическом аппарате. При дефиците ментализации описываемые события либо не наполняются эмоциональным содержанием, либо наоборот, эмоциональным процессам не придается никакая концептуальная формула. В этом случае вспомнить, фактически означает прожить заново, потому что эмоциональный компонент деятельности существует только связанный с поведением и не имеет репрезентации в памяти. В противоположном варианте репрезентаций так много, что они не увязываются в целостную картину, создавая впечатление недостаточной ассимиляции происходящего.   Ментализация выполняет следующие важные функции. Во-первых, с помощью ментализации происходит связывание биологического и психического, то есть сведение телесных, эмоционально-чувственных и когнитивных измерений в одну целостную картину. “Ментализировать” фактически означает совершать работу по выделению фигуры осознанной потребности из недифференцированного фона  телесного возбуждения. Происходящее становится доступным для символизации (я понимаю, что со мной) и передачи этой информации другому (я могу о себе рассказать). Ментализация делает меня более ясным для себя самого и для другого.   Во-вторых, благодаря ментализации мы приходим к выводу, что другой человек имеет достаточно собственных оснований для поведения и его реальность может сильно отличаться от той, в которой привыкли находиться мы. Это снижает предубежденность в отношении другого и позволяет сохранять готовность встретиться с возможным в форме непривычного. Развитая ментализация сохраняет неопределенность в понимании Другого достаточной для того, чтобы перестать рассматривать собственные проекции как единственный ориентир в его внутреннем мире. Развитая ментализация поддерживает стабильность саморепрезентации, поскольку в этом случае становится вполне возможно подумать чужую мысль и затем вернуться к своим собственным.   Еще одна важная особенность ментализации - она признает необходимость Другого в качестве мета-потребности, которую невозможно удовлетворить до конца. Ментализация обращает внимание на то, что жажда признания со стороны Другого является движущей  силой всех наших желаний. Благодаря ментализации Другой способен выступать в качестве субъекта Я-Ты отношений, а не только быть функцией для снижения интенсивности влечений. Вокруг этой потребности организуется диалог, в том числе и как пространство для терапевтических изменений. Потому что самосознание является результатом взаимодействия.   При нарушении ментализации клиент останавливается в возможности говорить о своем состоянии. То есть, он страдает от того, что переживает тяжелые эмоции, но не может сделать шаг вперед и сделать заключение о том, из-за чего это происходит. Погружается в переживания, не имея возможности их назвать и тем самым присвоить, ввести этот элемент жизни в психическую реальность. В результате он как будто оказывается на необитаемом острове, не помня, откуда он пришел и куда направляется. Эта растерянность, эта прореха в созидании собственной жизни, является наиболее мучительной компонентой переживаний, поскольку любую трудность легче пережить, помещая ее в контекст общей жизненной ситуации. Итак, растерянность, возникающая из непонимания того, что происходит,  как увеличительное стекло многократно усиливает страдание. Второй важной составляющей является переживание одиночества.   Под одиночеством здесь имеется в виду переживание эмоциональной недоступности себя для другого и наоборот. Это выражается в невозможности поверить в то, что терапевт действительно может сочувствовать и поэтому его поведение излишне рационализируется. Например, фразы “ты говоришь это всем” или “ты говоришь только потому, что не желаешь причинять мне страдание правдой” содержат в себе и высокую потребность в заботе и интенсивное сопротивление этому обнаружению. Складывается впечатление, что клиент сильно сдерживает в себе потребность в другом, потому что в глубине своего естества не верит в отклик с той стороны. Таким образом, становится непонятно как то, из-за чего происходит страдание, так и то, что будет полезным для исцеления. И  переживания закрываются двойной печатью.   Клиент легко соглашается с тем, что соотносится с хорошо освоенным полюсом собственной неполноценности и испытывает трудности в ассимиляции опыта, подтверждающим его значимость для другого. Он исключает себя из пространства диалога так, как будто совместная деятельность невозможна и ничего не происходит “между”. Он объясняет происходящее или тем, что во всем виноват сам или тем, что другой имеет подозрительные мотивы, которым нельзя доверять. Соответственно, страдание, которое распознается, почти невозможно развернуть наружу, в просьбу о поддержке. Другими словами, для того, чтобы узнать себя, необходимо попасть в отношения - видеть себя глазами другого и тем самым видеть другого как “себя”.   Отсутствие диалога приводит к невозможности обмена репрезентациями между   терапевтом и клиентом, когда последний не способен увидеть себя как элемент чужого восприятия и интегрировать эту перспективу в собственное представление о себе. Дефицит ментализации формирует серьезные трудности в течении терапевтического процесса, поскольку клиент “отказывается” интроецировать даже не столько репрезентацию, сколько паттерн эмоционально более богатых отношений. Доступ к собственной психической реальности формируется через разделение ее с другим, иначе существует возможность навсегда остаться в своей болезненной версии происходящего. Поскольку интерес терапевта воспринимается как издевательство, а его выжидательная позиция - как избегание.   Можно предположить, что подобное ощущение является результатом более раннего опыта, в котором произошла фиксация на дефицитарном аспекте объектных отношений. Нарушение ментализации возникают вследствие ненадежной привязанности. Значимый взрослый, недостаточно внимательный к эмоциональным потребностям ребенка, лишает его его возможности комфортно присутствовать в своем внутреннем пространстве, тем самым делая это место пустым и пугающим. Ребенок воспринимает отвергающее поведение родителя как следствие того, что он сам является плохим и эта атрибуция остается единственной и непоколебимой. Недостаточное контейнирование отрицательных аффектов со стороны взрослого в дальнейшем приводит к тому, что повзрослевший ребенок обучается их игнорировать, а не переживать. Таким образом, пугающее измерение эмоций становится стерильным, функционирующим в строго среднем диапазоне.  Ментализация начинает с отсутствия границ между фантазиями и реальностью у ребенка и заканчивается слишком жесткими границами между фантазиями партнеров по диалогу, когда во внутренний мир ничего не способно проникнуть извне.   “Когда я чувствую, что ты можешь проникнуть в мой внутренний мир, я чувствую тошноту” - так может говорит клиент, ощущая опасное приближение другого. Отвращение в данном случае является более архаическим чувством, чем стыд, который регулирует возбуждение, когда что то становится явным для взгляда другого. Стыд возникает на границе взглядов, тогда как отвращение символизирует нарушение границ, проникновение под кожу, извлечение ужасного, когда не только другому, но и мне самому становится ясным то, что так долго удерживалось. В этом состоянии клиент ощущает свое внутренне пространство как ядовитое и пугающее. В его фантазиях терапевтические отношения пронизаны отвращением к нему и любые действия терапевта объясняются исходя из этой перспективы.   Можно предложить такую метафору: при нарушении ментализация мембрана, которая поддерживает разницу в психическом содержании внутреннего и внешнего мира, практически перестает функционировать и тогда их составы перемешиваются, становятся эквивалентными друг другу. В начале функцию подобной мембраны выполняет опекающий взрослый, который может или отражать аффект ребенка без изменений (например, впадая в ярость), или защищаться от него. И то и другое является вредным, делая реальность эквивалентной аффекту или замыкая аффект во внутреннем пространстве. Ментализация развивается благодаря способности родителя к хорошему контейнированию, то есть изменению аффекта и его символической переработке. Если родитель вместо адекватного отражения ощущений ребенка возвращает ему свои собственные реакции, тогда это формирует в последнем разрывы в идентичности, несоответствие между состоянием и его символом. Это приводит к нарастанию уровня тревоги как неспособности доверять собственным ощущениям.   В клинической практике нарушение ментализации часто встречается в форме пограничного личностного расстройства, постттавматического состояния, психосоматических заболеваний, эссенциальной депрессии. Дефицит метализации способствует формированию отношений зависимого спектра, при котором опыт заботы о себе, достраивающий собственную идентичность, располагается в другом человеке и не может быть окончательно присвоен. В этом случае контейнирование, как функция опекуна, не становится ментализацией, как собственной способностью к самоуспокоению. Вместо этого также не простраивается граница, но уже не между внешним и внутренним, а между собой и другим. В результате, Другой имеет власть над моими чувствами и наоборот, я ответственен за то, что происходит с ним. Переживания как будто существуют как предмет мебели, которыми можно манипулировать за пределами тела. В этом месте или контроль за переживаниями теряется или появляется власть контролировать переживания другого.   Другая метафора: до тех пор, пока клиент не способен доверить свою игру в “Я -плохой” другому человеку, он будет неспособен перекинуть мостик через пропасть между собственным воображением и воображением другого, которое обладает корригирующим потенциалом. Ментализация поддерживает баланс между следующими состояниями: когда между психической и фактической реальностью границ нет совсем и когда границы абсолютно непроницаемы; ментализация делает психическую реальность имеющей отношение к реальности фактической, но не определяемой ею полностью.   Открытость психической реальности к воздействию снаружи приводит к нереалистическим ожиданиям в отношении терапии. Клиент желает от своего терапевта немедленного утешения, тогда как последний, являясь фигурой переходного пространства, может утешать только символически. То есть находиться рядом с клиентом в тот момент, когда он переживает и приглашать его не только испытывать аффект, но и говорить о нем. Задача терапевта в том, чтобы не впадать в психоз клиента, сохранять трезвость тогда, когда от него ждут поддержки в отреагировании. Терапевт приглашает клиента в метапозицию по отношению к происходящему, делая его своеобразным “третьим” в диалоге, тем, кто наблюдает за взаимодействием двух.   Рискну предположить, что терапия так или иначе направлена на восстановление функции ментализации, которая в какой то период времени была локально потеряна, но эхо подобного срыва звучит в жизни клиента до сих пор. Когда мать хронически не угадывает потребности ребенка, то это фиксируется не как сложность матери, которая не способна на эмпатию, а как проблема ребенка, который не заслуживает хорошего отношения. Ментализация не справляется со своей работой, а именно - разделить мотив и результат -  просто потому, что на этом этапе развития подобная задача оказывается слишком сложной. Но искажение идентичности сохраняется и в дальнейшем приводит к разным специфическим механизмам для ее компенсации. Например, личность формирует параноидную установку и начинает нападать и обвинять вместо того, чтобы признавать нужду и просить. В данном случае ментализация отвечает на вопрос - какой я в контакте с Другим сейчас?     Если однажды срыв ментализации приводит к ощущению себя жалким, ненужным и никчемным, то есть к таким переживаниям, которые маркируют невозможность хорошей привязанности и угрожают изоляцией, то в терапии клиент пытается ответить на вопрос -  как я сейчас могу регулировать отношения и получать от них удовлетворение? В этом месте для настройки ментализации хорошо подходит феноменологическая редукция, а именно, вынесение за скобки всего предыдущего опыта, ожиданий, обобщений и так далее. Остаются только я, ты и какой-то очень конкретный процесс между, который поддерживает взаимодействие и, таким образом, признание. Таким образом, глобальная задача по изменению саморепрезенаций решается очень маленькими шажками. Разумеется, восстановление способности к ментализации в терапевтических отношениях является первым этапом работы, за которым дальше следует признание реальности где с одной стороны, любви от родителей было достаточно для выживания, а с другой - ее кажущийся дефицит можно оплакать и жить дальше.   Следует признать, что провал в ментализации может случаться и со стороны терапевта.  Такое случается, когда клиент атакует мощными проективными идентификациями и реальность терапевта, в которой он является поддерживающим и присутствующим для, теряет свое основание.   В этом случае мы можем говорить о потере терапевтической позиции. Это  нарушает равные Я-Ты отношения и делает терапевта внешним экспертом по внутреннему миру клиента, без опоры на опыт происходящего с ним. Эта ситуация избегания терапевтом собственных сложных переживаний тем не менее может быть полезна с точки зрения исследования процессов, предшествующих подобному состоянию.   Развитая ментализация у терапевта поддерживает напряжение интереса к клиенту, поскольку говорит о том, что опыт нельзя символизировать окончательно, так, чтобы в нем не осталось загадки. Что всегда остается некоторая тайна, которая будет доступна только клиенту и ему никогда не получится сказать: “ну вот, теперь я понял тебя до конца”. Можно сказать, что терапевическая работа происходит где-то посредине между двумя субъективностями -  терапевт искажает эмоциональный опыт клиента для того, чтобы дать возможность в этом разрыве между “моим” и “не моим” развернуться новым перспективам осознавания; однако делает это в рамках диалога, который поддерживает связность контакта.     Обобщая вышесказанное, можно сделать вывод о том, что дефицит ментализации возникает в  виде нарастания аффекта при угрозе текущей и значимой привязанности. Когда отношения по каким то причинам становятся слишком опасными в плане сохранения собственных границ, тогда сбой в ментализации останавливает надвигающуюся катастрофу. Благодаря этому человек как бы сохраняет себя в шизоидном домике, защищаясь, тем самым, от исчезновения в присутствии Другого. Дефицит ментализации становится способом остановить пугающую динамику отношений, поскольку в этом случае аффект изолируется от переживаний и, не смотря на бурные проявления, не приводит к появлению угрожающего опыта. Нарушение ментализация, как способности пробрасывать мостик между собой и Другим, становится формой побега  из отношений, если диалог нельзя прекратить физически. Дефицит ментализации является проявлением нежелания что-либо решать прямо сейчас посредством лишения себя инструментария для подобного решений.  
Подробнее
Эссенциальная депрессия или "Не выходи из комнаты, не совершай ошибку"
         Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.     Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,     слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся     шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса. И. Бродский   Эссенциальная депрессия это состояние, сопровождающееся общим снижением жизненного тонуса. В предлагаемой статье будет рассмотрена феноменология эссенциальной депрессии, а также ее связь с психосоматическим и посттравматическим расстройствами. Гениальный Иосиф Александрович чутко уловил пульсацию этого состояния, так что нам остается только развернуть спираль его текста, увеличив межатомное пространство между плотно подогнанными смыслами. Метафорически способ существования персонажа, которым овладела эссенциальная депрессия, можно описать с помощью места, в котором угроза непосредственной гибели устранена, но за это заплачено очень высокой ценой - возможностью радоваться жизни. Место в котором чрезмерно много безопасности, благодаря чему новизне не позволено проявляться. Все, что существует вокруг - уже состоялось. Элемент творения отсутствует как феномен. Главная задача - максимально точно повторять одно и тоже однажды найденное решение и контролировать реальность, чтобы она не вторглась в привычный ритуал.  Главные атрибуты подобного времяпрепровождения - усталость, скука, апатия. Вместо переживаний - выверенные безупречные рационализации. Направленность деятельности определяется не гедонистическим устремлениями, а возможностью в кратчайшие сроки истощить себя. Или можно сказать, истощение происходит быстрее, чем возникает удовлетворение. Выбраться за пределы этого места невозможно, поскольку оно окружено частоколом из тревоги и соматических симптомов, при приближении к которому могут возникать панические приступы. Более того, даже идея выбраться за пределы этого периметра не возникает, потому что пейзажи, лежащие за забором уже не радуют. Слишком много сил потрачено на построение устойчивой структуры и стабильность становится главной фигурой интереса. Объекты внешнего мира теряют привлекательностью. Слегка радоваться можно только от того, что пока не умер. Требование постоянного контроля приводит к истощению и “благодаря” этому теряется возможность претерпевать усилие, которое необходимо для обнаружение интереса и возбуждения. Психосоматика, таким образом, уравновешивает дезорганизованность работы психического аппарата и является следствием продолжающегося нарушения ментализации. Клинически это выражается в невозможности символизировать свой внутренний опыт, связать поведение и эмоциональное состояние, воспринимать себя как целостную функцию по производству смыслов. Опасность этого состояния также состоит в том, что стирается грань между представлениями и реальностью, в результате чего фантазии принимают характер катастрофических последствий.   В поле переживаний много страха разрушения - это касается неустойчивости любой сферы жизни, начиная от здоровья и заканчивая социальными связями. Злость, которая могла бы являться стимулом для изменений, угрожает стабильности и поэтому вытесняется. Злость может оживить, но любые проявления витальности реципрокно активируют тему смерти. Казалось бы, что жизнь и смерть понятия противоположные. В данном случае, они слиты друг с другом. Поэтому, лучше быть живым мертвецом, вместо того, чтобы умирать каждый день. Разумеется, подобная судьба ожидает не только злость, но любые другие чувства, поскольку они являются маркерами возбуждения, которое необходимо подавить. Возбуждение оказывается похороненным под пластами отрицательных переживаний, которые возникают как реакция на хроническое неудовлетворения разнообразных потребностей. В некоторых случаях лучше вообще перестать хотеть, чем сталкиваться с разочарованием от того, что желаемое и поддерживаемое все дальше и дальше отдаляются друг от друга. В этом смысле жизнь может возвратиться только через обратное погружение в боль. С темой смерти возникают очень интересные взаимоотношения. С одной стороны существует всемогущая иллюзия ее контроля, с другой стороны, важно скорее обеспечивать ее постоянное присутствие, как будто смерть становится устойчивым фоном жизни. Она все время приглашается и становится привычным элементом повседневности. Внезапность смерти отрицается. Важно следить за ее приближением. Смерть из потенциального измерения, в котором “пока есть я - смерти нет”, постепенно становится элементом жизни, ее необходимым ингредиентом. Влечение к смерти помогает сдерживать непереносимые проявления жизни. Влечение к смерти, принимая форму реального снижения качества жизни, защищает от смерти нереальной и нафантазированной. Настоящая смерть не признается, с идеей смерти нет примирения и чем больше она отодвигается, тем большую тень она отбрасывает на происходящее. Возникает интересный парадокс. Для того, чтобы спокойно принять смерть, необходимо исчерпать свою страсть. Опустошиться перед жизнью и перестать чего-либо хотеть. В описываемом же случае опустошиться просто невозможно, поскольку страсть отделена от индивида и его жизни. Таким образом, с помощью эссенциальной депрессии достигается или замедленный суицид или наоборот, символическое бессмертие благодаря консервации в промежуточном состоянии - между жизнью и смертью. Смерть настолько пугает, что происходит преждевременный отказ от жизни. Не очень понятной при становится сама идея сохранения жизни на таком низком энергетическом уровне. Человек как будто запирает себя в стерильной камере для того, чтобы выкроить несколько часов из отмеренного срока, при этом не зная, как ему пользоваться этим временем. Вообще тема ценностей становится очень сложной, поскольку все становится одинаково пресным. Это состояние можно описать такой формулой - того, что есть уже достаточно для того, чтобы ничего больше не хотеть. Личные дефициты отрицаются, поиск потерянного рая становится ненужным, галлюцинаторная способность выходить за пределы себя и распространять влияние на реальность утрачивается. Метафорически ситуация напоминает отношения трупа и окружающей среды, когда температура между ними уравнивается и не существует более никакой предпосылки для обмена энергией. Личность проживает свою жизнь так, будто она одержима средой, является часть окружающего порядка и относится скорее к неживой природе, поскольку не дает повода подозревать реакций, отличающихся от проходящих процессов в фоне.  Поведение приобретает характер полевого. В подобном состоянии одиночество из ресурсного способа бытия, при котором достигается максимальное погружение в себя и наиболее ясный контакт со своей страстью, превращается в наказание. Не только внешние объекты теряют привлекательные атрибуты, но и сама личность становится неинтересной себе. Можно сказать, что теряется контакт с реальностью здесь и сейчас, то есть актуальное состояние скуки и беспомощности становится неважным, его  необходимо терпеть, не имея возможности изменить, поскольку подобное оцепенение спасает от угрожающих фантазий. Фантазии это пожалуй единственное, что имеет ценность. Складывается впечатление, что события, в которые включена личность, изолированы от переживаний по их поводу. Либо же глубина переживаний настолько невыражена, что сигнал о нарушении является результатом скорее интеллектуальной деятельности, чем эмоционального отклика. “Я понимаю, что что-то идет не так, но даже не могу по этому поводу как следует огорчиться, я понимаю, что и это тоже неправильно” - такое вербальное послание часто сопровождается недоумением и растерянностью как высшей точкой эмоционального осознавания. Соответственно, процесс кодирования смыслов в промежутке между событиями и реакцией на них становится крайне бедным и клиенту, фактически, нечего предложить терапевту в качестве ключа к своей субъективности. Способ, каким клиент формулирует запрос на терапию очерчивает очередной тупик отношений - клиент просит избавить его от соматических симптомов, не имея возможности удерживать в фокусе внимания свое состояние. Симптом как бы скрывает клиента от самого себя. Вот избавлюсь от симптома и заживу, думает клиент. Буду путешествовать, раскрашу мир новыми красками и стану другим человеком.  На самом деле симптом скрывает более страшную тайну о том, что за ним нет никакой жизни кроме той, что происходит сейчас. Потому что хроническое выживание, в которое погружен клиент, является не следствием появления симптома, а его причиной. В терапии подобная личность выбирает стратегию убеждения. Она доказывает правильность своих логических построений, не имея возможности опираться на переживания скуки и отчаяния, злости и желания. С другой стороны, соматические симптомы часто становятся ядром переживаний, Id затопляет внутренний мир и тогда попытка обуздать телесность является ведущей задачей. Таким образом, Personality или изолирована от туловища, или порабощена им. Можно охарактеризовать подобный способ бытия как сильно полярный - с человеком либо не происходит ничего, либо любое происшествие оборачивается катастрофой. Такой же модус прослеживается и в отношениях с окружающими. Они представляются обладателями слишком большой власти, поскольку, имея важный ресурс поддержки, распоряжаются им односторонне, в авторитарном режиме. Им нельзя доверять, с ними опасно импровизировать и безопасно только соглашаться. Они могут легко карать и от этого невозможно защититься. Лучшее лечение конфликта - профилактика. Лучшее время для жизни - последний день творения, когда уже все названо и признано хорошим. В коктейль счастья добавили слишком много покоя, тем самым сэкономив на воле.        Можно говорить о том, что эссенциальная депрессия симптоматически напоминает посттравматическое состояние. Другим краем оно примыкает к нарциссическому расстройству, при котором, доступ  к полноценному переживанию собственного Я затруднен ориентацией на конформность. Обобщая эти две нозологические единицы, можно сделать вывод о том, что к эссенциальной депрессии приводит травматическая потеря объекта, слияние с которым было настолько тотальным, что его исчезновение воспринимается как потеря значительной части себя самого. Травматическая дезинвестиция объекта в силу нарушения границ между ним и объектом приводит к дезинвестиции самости. Не имея возможности противостоять этому процессу и сохранять собственные границы, личность выбирает путь отказа от претензий. В конце концов, задает она вопрос, для чего куда то стремиться, если смерть все равно заберет все, что есть? Для чего необходимо совершать разнообразные телодвижения, если их результат временный и нестабильный? Уж лучше приготовиться к смерти заранее, чтобы не сокрушаться и страдать, сомневаться в выборах или испытывать чувство вины. На эти вопросы невозможно ответить из головы, а только из того места, где хаос, противоречивость и сложность внутренней жизни противостоит упорядоченному протеканию физиологических и социальных процессов, которые на пике своей организации вовсе не нуждаются в присутствии сознания.  
Подробнее
#нарциссизм
#психосоматика
#андреянов алексей
#привязанность
#эмоциональная жизнь
#идентичность
#интерсубъективность
#константин логинов
#Хломов Даниил
#седьмойдальневосточный
#перенос и контрперенос
#символизация
#шестойдальневосточный
#психическое развитие
#диалог
#четвертыйдальневосточный
#коневских анна
#лакан
#азовский интенсив 2017
#третийдальневосточный
#развитие личности
#Групповая терапия
#галина каменецкая
#пограничная личность
#новогодний интенсив на гоа
#пятыйдальневосточный
#зависимость
#объектные отношения
#психологические границы
#федор коноров
#видеолекция
#вебинар
#сепарация
#коктебельский интенсив 2018
#психотерапия и буддизм
#психические защиты
#партнерские отношения
#символическая функция
#кризисы и травмы
#проективная идентификация
#катерина бай-балаева
#буддизм
#Коктебельский интенсив-2017
#психологические защиты
#динамическая концепция личности
#желание
#наздоровье
#людмила тихонова
#тревога
#агрессия
#эссеистика
#эдипальный конфликт
#ментализация
#слияние
#контакт
#экзистенциализм
#эссенциальная депрессия
#посттравматическое расстройство
#материалы интенсивов по гештальт-терапии
#завершение
#5-я дв конференция
#4-я ДВ конференция
#травматерапия
#неопределенность
#елена калитеевская
#Хеллингер
#стыд
#привязанность и зависимость
#VI Дальневосточная Конференция
#Семейная терапия
#сновидения
#работа психотерапевта
#зависимость и привязанность
#пограничная ситуация
#панические атаки
#сеттинг
#кризис
#алкоголизм
#переживания
#невротичность
#депрессия
#работа горя
#От автора
#сообщество
#теория Self
#гештальтнакатуни2019
#денис копытов
#постмодерн
#хайдеггер
#научпоп
#экзистнециализм
#Индивидуальное консультирование
#свобода
#самость
#осознанность
#шизоидность
#сухина светлана
#теория поля
#расщепление
#лекции интенсива
#контейнирование
#леонид третьяк
#даниил хломов
#мышление
#эмоциональная регуляция
#сопротивление
#гештальт терапия
#кернберг
#теория и практика
#медитация
#что делать?
#галина елизарова
#феноменология
#теория поколений
#Архив событий
#латыпов илья
#василий дагель
#Новости и события
#выбор
#время
#клод смаджа
#Другой
#гештальт на катуни-2020
#самооценка
#интроекция
#елена чухрай
#Тренинги и организационное консультирование
#философия сознания
#психическая травма
#гештальт-лекторий
#евгения андреева
#постнеклассическая эпистемология
#семиотика
#постмодернизм
#случай из практики
#Обучение
#владимир юшковский
#вытеснение
#невроз
#структура психики
#архив мероприятий
#юлия баскина
#Ссылки
#алекситимия
#елена косырева
#Мастерские
#self процесс
#коктебельский интенсив 2019
#эмоциональное выгорание
#алла повереннова
#цикл контакта
#делез
#конкуренция
#проекция
#костина елена
#азовский интенсив 2018
#онкология
#поржать
#меланхолия
#тренинги
#отношения
#полночные размышления
#разочарование
#Боуэн
#полярности
#означающие
#гештальнакатуни2020
#психотерапевтическая практика
#дигитальные объекты
#оператуарное состояние
#шопоголизм
#истерия
#признание
#личная философия
#психоз
#Бахтин
все теги
Рейтинг@Mail.ru Индекс цитирования