В поисках потерянного субъекта. Анонс новой книги
Основной парадокс субъекта состоит в том, что этот феномен и существует и не существует одновременно. Там, где мы можем его найти - его нет, точнее, он всякий раз пропадает в тот момент, когда мы находим его как некоторую сущность. Однако, если мы отчаиваемся его обнаружить, он появляется как форма существования, неуловимая в понятиях. В этом и заключается проблема - если мы, лингвистические существа, признаем существующим только то, о чем можно сказать, как мы можем допустить, что в самом ядре нашей природы находится что-то отсутствующее и нам вообще не принадлежащее?    Попробуем уловить природу субъекта с двух крайних позиций - структурализма и экзистенциализма. Первые говорят о том, что все, являющееся содержанием субъекта, до этого находится в предшествующих ему отношениях. То есть, субъект вылупляется из языка - о чем можно говорить с опекающими фигурами,  становится частью объективной реальности, о чем нельзя - призрачными демонами, живущими на нижних - травматических - этажах  психического. Иногда к этим демонам приходится вызывать бригаду Ghostbusters с ловушками символизации и скрещенными лучами переносов и контрпереносов для того, чтобы они смогли получить свои имена и получить прописку в каких либо безобидных вещах - наполнять сердце светлой тоской, когда включается та самая  песня или выхватывать из толпы людей лицо с тем самым оттенком персикового и кремового.   Проблема в том, что то, что дает нам свободу, на следующем шаге помещает в ловушку, из который сложно найти выход как раз в силу той лояльности к первому акту. На определенной стадии психического развития потребность в отношениях оказывается более важной, чем потребность в автономии и индивидуации. Точнее, инивидуация происходит не абы как, но согласно имеющимся линиям пунктирных бланков, на которых написано имя Долорес. Родители однажды определяют, какими нам быть, решительно отвечая на вопрос что такое хорошо и что такое плохо. и все бы ничего, если бы эта заведенная пружина не продолжала работать на протяжении всей оставшейся жизни. То есть, структуралисты описывают, что происходит в самом начале человеческой карьеры. Далее сюжет должен захватываться другими авторами.Или нет, если совсем не повезет.   Итак, на противоположном полюсе нашего нарратива появляются экзистенциалисты, однако, путь к ним неблизкий и проходит через диалектический экватор. На этом экваторе существует поверье о том, что субъект появляется только в тот момент, когда он способен создать нечто совершенно новое; нечто, не вытекающее напрямую из предшествующих этому детерминант.  То есть, субъект это событие случайное и поистине невозможное, возникающее в точке зияния между настоящим и будущим, причиной и следствием, стимулом и реакцией. Чтобы случилось нечто новое, нужно попросту отказаться от повторения старого, это очевидно, но очень трудноисполнимо. Карфаген должен быть разрушен чтобы дать место сингулярной эмерджентности.    Свидетели диалектики говорили очень важные вещи, однако, их необходимая новизна была на самом деле не такой уж и новой и приходила из старого места - тех же самых отношений власти и признания. Требовался новый источник, питающий водяную мельницу сансарного колеса. Оглянитесь вокруг, теперь мы на полюсе, облюбованном экзистенциалистами. Здесь новое приходит не в попытке разрушить старое, поскольку эта активность все равно будет лежать в той же самой плоскости и вырастать точно из того же сора. Задача формулируется как максимально радикальная - необходимо покинуть пределы взаимозависимой логики и заглянуть за ее изнанку. Важно найти место, которое не существует как объект наблюдения, другими словами, от разнообразных сущностей сделать шаг к самому изначальному существованию. В этой точке субъект обретает настоящую свободу от всего, что его конструировало ранее, поскольку эта точка определяет возможность появления разнообразных качеств, а не качества определяют того, кто на них смотрит.    Правда, эта свобода настолько радикальна, что субъект в ней полностью растворяется и пропадает. Поиск изначального измерения субъекта приводит к его исчезновению. Образ субъекта в оптике экзистенциалистов сходен с буддийской метафорой зеркала, которое отражает все, что оказывается перед ним, но не становится не одним из этих предметов. Точка, которая связывает отдельные репрезентации в единое ощущение самости, должна находится за пределами их множества и быть невидимой для себя самой.    Тогда парадокс субъекта может быть сформулирован следующим образом. То, в чем мы можем дать себе отчет и то, что привыкли считать своим и однозначно уникальным на основании феноменальной перспективы от первого лица, является вторичным, опосредованным и фальшивым. Как будто в секондхенде вместо потертых, но уважаемых брендовых вещей, нам продали китайских подделок, которые точно такие же, но не радуют. Причем эти вещи продали даже не нам, а младшим братьям-сестрам и нам нужно донашивать. Поскольку десерт после того, как закончится суп. Наше истинное место не имеет вкуса, цвета, запаха. Точнее имеет, но не является ничем из них. Мы никогда не сможем найти это место, но можем из него смотреть, не имея возможности оглянуться и увидеть себя, глядящего на себя.           Все, что мы можем о себе сказать - мгновенно оказывается просроченным и вредным в силу того, что сказанное перформативно получает статус существующего. По умолчанию существует только то, что названо, поскольку идеи формируют вещи. И как пчелы в улье опустелом дурно пахнут мертвые слова. Подлинно существующее - или бытийствующее, в риторике Хайдеггера - оказывается лишенным наименований, но вместе с наименованиями пропадает и то, что относится к Self, поскольку самость это всего лишь совокупность репрезентаций. Остается только точка, где сходятся воображаемые траектории, идущие от теней на стене к взгляду или еще дальше - к костру.   Итак, модель субъекта можно рассматривать  в виде луковицы, имеющей несколько слоев. Первый слой отвечает на вопрос - кто Я? Иногда кажется, будто этого вопроса достаточно. На самом деле, он является предварительным. Ответ на него необходим лишь для того, чтобы обнаружить иллюзорный характер представлений о себе и двинуться дальше, к следующему вопросу - почему Я? Или, если добавить немного экспрессии - как вообще такое могло случится? Это уровень психоаналитической и феноменологической работы. И следующий вопрос, двигающий субъекта еще дальше - где Я? Но на этот вопрос уже исчерпывающе ответил Петр Пустота - ты где? Нигде!    И даже если ответ на этот, самый главный вопрос, в принципе известен, это вовсе не означает, что работа проделана кем-то другим и ее не надо продолжать. Результат, как известно, вовсе не в результате, но в процессе - пусть ответ известен, но вопрошание придется держать самому. В этой книге я предлагаю занять такую позицию - посмотреть на субъекта с различных позиций: психодинамической, философской и даже буддийской. В книге также будут описаны некоторые упражнения, которые можно делать, но также можно и не делать.    В общем, в добрый путь! Как говорится, у меня есть какая-то логика и я буду ее придерживаться!  
Подробнее
Психотерапия и буддизм: точки пересечения
Несмотря на то, что кажется, будто наша текущая психическая активность в виде мыслей, переживаний и так далее исчерпывающе являются нами, есть способы убедиться в том, что это не так. Разумеется, эту естественную установку сознания не только трудно преодолеть, но даже трудно усомниться в том, что она является единственной перспективой.    Ведь то, что я проживаю, я проживаю именно как Я, от первого лица и с ощущением полного погружения. Это однако, не означает, что психическая активность при этом не может является всего лишь содержанием некоторого более глубокого процесса и поэтому его наполнение может меняться, в том числе и радикально.    Именно эту перспективу предлагает буддизм, утверждая, что страдание, то есть рефлекторная вовлеченность в содержание психического, может быть преодолено. Для этого надо совершить ряд действий, которые могут привести к преодолению неведения - глобальной ошибки ума, приводящей к страданию.    Суть неведения в двух словах заключается в том, реальность строится на основании двойственности субъекта и объекта. Нам кажется, будто знание, которым мы обладает, имеет объективный статус и все, что мы думаем о вещах, является их объективной характеристикой, собственной природой, однажды установленной неким актом творения.    Однако, на самом деле все обстоит прямо противоположным образом - акт творения происходит прямо сейчас, непрерывно, но творец отчужден от результатов творения. Субъект сначала творит собственную реальность, затем забывает об этом и приписывается в ней как гость, а не хозяин.    Сам способ конструирования реальности оказывается внеположным форме, которая появляется результатом его работы - именно это создает известную неполноту любой системы знания и одновременно является выходом из нее. Другими словами, это и есть благородный путь понимания, который разрушает двойственность и выводит за пределы не столько страдания, сколько причины, которая  его вызывает.   Похожие вещи происходят и в психотерапевтическом процессе. Феномен, который мы наблюдаем у клиента, интересен лишь тем, какие образом он репрезентирует мышление, внутри которого появляется. Сам феномен оказывается заряженным напряжением намерений, которые определяют динамику индивидуального смысла. Это и есть тот самый гештальт, который создает рамку для восприятия и определяет границы мира, в котором мы вынуждены - до поры, до времени - “мотать срок”.   Происходящее является приятным, неприятным или безразличным и эта реакция определяет следующее действие, которое будет совершаться. Мы можем работать на уровне этой динамики, улучшая эффективность индивида в удовлетворении персональных интенций, но это будет всего лишь движение в рамках сансары. Нам важно выйти за пределы навязчивости, которая толкает нас в слияние с тем или иным опытом.   Для этого хорошо бы перестать смотреть на себя как на устойчивую самость, имеющую собственную природу, и видеть вместо этого процесс определения этой природы некоторой предшествующей ей позицией мышления. И, замечая эту позицию, переопределять форму своей субъективной реальности.    Очень важно, чтобы эта позиция была внеположна текущей версии психического состояния. Таким образом, сама по себе работа по обнаружению основания, обуславливающего форму, меняет и саму форму, поскольку включает её в более широкий контекст психического и показывает ее обусловленный характер.   Психическое содержит внутри себя две инстанции: первая воспринимает реальность, а вторая репрезентирует воспринятое, тем самым присваивая его и делая сознательным. Это давно стало общим местом - форма знания, которую мы получаем, больше говорит не об объекте, но о субъекте знания - о том, кто это знание формирует.    О том же самом, но с другой стороны. Парадокс бытия заключается в том, что с одной стороны, субъект вынужден придавать смысл происходящему, а с другой - постоянно от него отказываться. Или, другими словами, балансировать между одиночеством и принадлежностью, поскольку именно смысл создает мостик между этими двумя состояниями.    Проблема состоит в том, что придание смысла становится дорогой с односторонним движением. Субъект создает смысл, отказываясь от бытия. Он оказывается связанным этой ситуацией, поскольку смысл и указывает на нехватку бытия и защищает от нее так, что движение в противоположную сторону перестает быть возможным.    Что позволяет вырваться из этой ловушки? Выход располагается там же, где и вход. Парадокс отношений содержит в себе похожую динамику, которая была описана для индивидуального процесса. С одной стороны, для того, чтобы попасть в отношения, необходимо отказаться от себя. С другой стороны, благодаря этому отказу появляется возможность пробиться к другому, причем на весьма интимном уровне - там, где он сам также испытывает нехватку.    То есть, отношения не только предшествуют субъекту, придавая ему необходимую форму для того, чтобы он смог в них появиться. На следующем шаге уже субъект трансформирует отношения, исследуя то, каким образом его присутствие влияет на другого.    Подводя итог, можно сделать один общий вывод. Мы обречены на то, чтобы попасть в ловушку воображаемых идентификаций - так устроена логика психического развития, которую нельзя избежать или пройти другим маршрутом. Та же самая логика содержит в себе выход, то есть преодоление тупика, однако для начала этого движения необходимо совершить усилие.    Проблема же состоит в том, что необходимость этого усилия становится очевидной только на следующем шаге. То есть, для его проявления требуется некоторое трансцендентное событие. Возможно, таким событием становится симптом. Поэтому симптом важно не излечить и остаться на месте, но, оттолкнувшись от него, покинуть систему идентификаций, в которой он появляется.   Итак, в своем психическом развитии субъект, условно говоря, движется от структурализма к экзистенциализму. Структурализм предшествует и задает естественную установку сознания, которая воспринимает происходящее как объективно существующую реальность. Однако, этот же структурализм на следующем шаге сам оказывается заданным. Чем именно? Нерефлексивной позицией мышления или неведением, о котором говорилось выше.    То есть, по умолчанию субъект определяется тем, что ему предшествует, но это определение, в свою очередь, зависит от позиции мышления, которую необходимо обнаружить через рефлексию и, тем самым, преодолеть. Метафорически выражаясь, понять, что вокруг темно, можно только лишь включив свет.   Поэтому, благородные истины в своем последовательном изложении могут быть поняты так - страдание является атрибутом жизни ровно до тех пор, пока не обнаружится основание, которое к нему приводит. То есть, мы сами определяем, будет ли страдание “объективным” основанием нашего мира, подобно физическим законам. Но место, в котором этот выбор делается, не находится внутри уже существующего мира - это место необходимо обнаружить за его пределами. Собственно, только в этом месте мы и становимся подлинными субъектами своего опыта.    
Подробнее
Осознавание в отношениях
  Лекция 1. Осознанность, медитация и эмоциональная регуляция. Цикл опыта   В лекции разбираются представления о переживании как о целостном элементе опыта, Кливлендская модель цикла контакта, работа с циклом контакта клиента по системе SIBAM. Также говорим о функциях и формах осознавания, в том числе, о связи восточной и западной традиций в понимании работы психики    Лекция 2 Терапевтические отношения: зоны осознавания   В этой лекции рассматриваются источники формирования терапевтической интерпретации с позиции представления гештальт подхода о трех зонах осознавания. В своей работе терапевт может опираться на феноменологическое исследование (внешняя зона), осознавание контр-переноса (внутренняя зона) и когнитивную обработку происходящего (промежуточная зона). Также дает описание упражнения для практической отработки навыков в малых группах (тройках)   Лекция 3. Интерпретация как интерсубъективное событие   В этой лекции рассматриваются три фазы построения интерпретации: исследование субъективности клиента, обнаружение субъективности терапевта, взаимодействие этих субъективностей в концепции переходного пространства
Подробнее
Субъект как функция поля
  Начнем с пафосного и очевидного обобщения. Все, что доступно наблюдению, структурировано вокруг принципа разделенности и связности. Важно понимать, где именно проходит черта, отделяющая и одновременно связывающая то, что в какой то момент начинает располагаться по разным сторонам. Можно двигаться от бОльших структур к меньшим, и везде обнаруживать этот принцип, пока не дойдем то точки, в которой он перестает работать.     Так, окружающий мир разделяется на живую и неживую природу . Если я сам оказываюсь границей, тогда мир снаружи от меня становится окружающей средой, а все что внутри - мои телом. Если сделать еще один шаг в глубину, то можно обнаружить интересное разделение всего, что случается в моей психике - здесь граница проходит между субъектом и объектом. Еще один шаг в глубину и мы увидим, что сам субъект не является целостным - он разделяется на субъекта сознательного и субъекта бессознательного.  Сам субъект бессознательного также несет внутри себя разделение, про которое мы пока говорить не будем. Здесь важно уловить вот какую идею - разделение не расщепляет некоторый целостный феномен на равнозначные части, но создает подчиненность и иерархию.   Другими словами, разделение необходимо для того, чтобы одна из частей, образующаяся в результате этого процесса, получила право на существование. Еще немного и станет понятнее. Возьмем более просто разделение на субъект и объект. Субъектность в данном контексте это переживание себя как целостной и длящейся самости, обладающей ощущением собственного Я и сознанием от первого лица. Объект - то есть то, что мы воспринимаем как нечто отдельное от нас - напрямую зависит от субъекта. Чтобы нечто появилось в психике, необходимо, чтобы сначала появилась сама психика. И то, каким будет объект для нас, целиком зависит от того, в  какой именно психике он появится. Это очевидное заключение - реальность, данная нам в восприятии, на самом деле, нами же и конструируется. Просто этот процесс происходит очень быстро, так что кажется, будто объект обладает собственной константной природой. Итак, вот перед нами разворачиваются иерархические отношения - субъект в своей психике создает “объективный мир” по своему образу и подобию.   Двинемся дальше, в сторону субъекта сознательного и бессознательного. Для начала хочется спросить - что главнее, сознательное или бессознательное? На первый взгляд кажется, что сознательное, поскольку именно у него находится переживание самости, то есть чувства себя, а бессознательное является отхожей ямой, в которую эвакуируются отходы высокодуховной жизни. На деле же сознательное появляется только благодаря бессознательному. Наш сознательный опыт, несмотря на интенсивную работу защитных механизмов, стремящихся нивелировать диалектическое напряжение между амбивалентными переживаниями и создать непротиворечивую карту психики, полон референций к тому, что происходит на другой сцене. Диссоциативные процессы бессознательного, появляясь на территории сознательного в виде инъекций сновидений, симптомов или влюбленностей, позволяют самости развиваться и усложняться.       В вопросе о том, что было раньше - курица или яйцо, сознательное или бессознательное - мы можем быть уверены в том, что в начале был некий разрыв, отделивший одно от другого. Само по себе разделение было тем актом, который дал начало этим структурам. Бессознательное негативно по отношению к сознательному, ибо содержит в себе нехватку - то, что ускользает от присвоения. Если помыслить бессознательное как зияние в ткани сознательного, тогда самость выстраивается вокруг этого провала, подобно тому, как берег ограничивает русло реки. В течении жизни сознательное стремиться присвоить себе нехватку, принадлежащую бессознательному, но это стремление напоминает усилия собаки догнать свой вечно ускользающий хвост, поскольку осуществление этого плана приведет к исчезновению сознательного.   Представим себе некоторое пустое пространство, внутри которого произвольным образом проведена черта, обозначающая границу. В поле психики такую черту проводит вытеснение, ставя под запрет инфантильную сексуальность. В поле межличностных отношений такая черта проводится ответом на вопрос - подходит ли мне происходящее вокруг либо же этого чересчур много/мало? На границе субъекта и объекта появляется другой вопрос - это мое или нет? Подобное разделение иллюзорно, но оно выполняет очень важную функцию - благодаря этому появляется возможность обмена, который происходит именно на границе.     Тогда получается, что самость, как единственное и неповторимое и неизмеримо ценное ощущение собственного Я, на деле оказывается функцией поля, в котором она формируется, а еще точнее - функцией границы, которая проводится внутри этого поля. Это как минимум означает, что никакого целостного субъекта не существует, а вместо этой воображаемой структуры есть процесс удержания границы в привычном месте, там где по мнению субъекта она должна находиться ныне и присно. Если субъект это функция границы, тогда идея развития как обмена приобретает новое звучание - важно не просто сохранять проницательность границы, но важно проводить ее в разных местах.   Здесь мы имеем дело с двумя важными случайностями - во-первых, граница может быть проведена в произвольном месте, во-вторых, согласно идеям структурного психоанализа, связь между двумя порядками, также оказывается непредсказуемой, формирующаяся здесь и сейчас,  а не заданная существующим набором правил. Ведь как известно, означающее напрямую не связано с означаемым и можем придавать происходящему произвольные смыслы.   Так появляется еще один аргумент в пользу иллюзорности сознательного, как носителя переживания собственного Я. Субъектность иллюзорна, поскольку то, что происходит в ее пределах, определяется на более глубоком уровне психической реальности. На этом уровне нет переживаний Я, но есть каркас и изнанка самости, благодаря которому это ощущение становится возможным. Можно сказать, что сознательное является результатом утраты изначальной целостности, которая нарушается проведением границы - чтобы быть субъектом необходимо потерять то, что тебя создает, приобретя взамен этого символ утраты. Субъект это знак, указывающий на пустоту. Когда вы хотите провезти в самолете запрещенный предмет, его изымает служба безопасности, выдавая вместо него бумажку, по которой его можно получить обратно. Субъект, таким образом, и есть такая бумажка. А если подумать, что как только появляется знак, пропадает сущность, тогда субъект вообще превращается в пустой символ.   Более сложная схема того, о чем шла речь выше, описывается в буддийской сутре paticcasamuppāda, посвященной взаимообусловленному возникновению. Так, сознание как субъективное измерение, возникает из неведения, то есть омрачения естественной природы ума, которая не является индивидуальным переживанием Я. Сознание, в свою очередь, как общее свойство, в дальнейшем дифференцируется и приобретает индивидуальные психофизиологические характеристики.  От них берут свое начало “двери восприятия”, которые определяют каким именно образом будет представлен для нас окружающий мир. От этого будет зависеть форма привязанности, вокруг которой организуется персональное страдание.   Другими словами, любой наблюдаемый феномен является результатом отделения, и поэтому обратной операцией он может включен в нечто большее на другом уровне бытия. Поэтому всегда интересно задавать вопрос - частью чего большего является то, что на первый взгляд имеет собственную независимую природу? Чем именно задается то, что обычно  воспринимается нами как отдельное явление, будь то переживание, стимул к действию или отношение к происходящему.   Почему об этом важно говорить? Диалектика разделения и связи предполагает обусловленность сознания тем, где именно проходит пунктир, отделяющий его от того, что им не является. Таким образом, именно граница определяет то, что будет происходить в ее пределах. Более того - только на границе и может что-либо происходить.   Теперь несколько слов о том, какие именно границы бывают из тех, которые важны нам для психотерапевтической практики.   Для описания границ как одной из важнейших характеристик субъекта полезно воспользоваться концепцией Хартманна, который рассматривал границы в измерении «плотности» и «тонкости». Плотность или тонкость границ позволяет описать насколько хорошо они выполняют свою функцию: с одной стороны, отделяют одно пространство от другого, с другой – обеспечивают необходимую проницаемость для обмена содержимым. Таким образом, граница одновременно и разделяет и обеспечивает избирательную проницаемость. Кроме непосредственной характеристики границы важно иметь в виду уровень, на котором она располагается, поскольку это положение вносит значимые поправки в дихотомию «плотности-тонкости». Для более полного охвата темы добавим к концепции Хартманна такой важный параметр, как проницаемость.   Можно выделить три уровня границ, характеризующих особенности личностного функционирования. Первый уровень – внутриличностный и здесь границы проходит между структурами субъекта, отделяя Эго от бессознательного. Внутриличностные границы должны быть достаточно плотными для того, чтобы отделять сознательное от несимволизированных аффектов, обеспечивая ощущение связной и целостной самости. С другой стороны, слишком непроницаемые внутриличностные границы приводят к обеднению психической жизни и формируют оператуарного индивида, не способного к фантазматической жизни.       Межличностные границы отделяют субъекта от его окружения в диадных отношениях. Тонкие межличностные границы улучшают социальное взаимодействие благодаря тому, что обеспечивают эмпатический обмен между индивидами. Плотные границы на этом уровне создают ощущение эмоциональной недоступности в контакте, что может использоваться для контроля над партнером, тем самым усиливая параноидную напряженность. С другой стороны, слишком тонкие границы приводят к психологическому слиянию, в котором эмоциональные состояния партнеров перемешиваются – это затрудняет их дифференцировку и, соответственно, нарушает ориентацию в собственной самости. Тонкие и чрезмерно проницательные межличностные границы являются важной характеристикой эмоционально зависимых отношений.   Третий уровень границы – это границы между диадой и системой, к которой она относится. В партнерских отношениях эта граница проходит между нуклеарной и родительской семьей, тем самым отделяя одно поколение от другого. В психотерапевтических отношениях системная граница отделяет систему «клиент-терапевт» от системы социального обмена, выступая в качестве рамок сеттинга, благодаря которым аналитический дискурс вообще становится возможен. Также можно сказать, что системная граница отражает взаимодействие терапевта с профессиональным сообществом. В более широком смысле эта границы отвечает за взаимодействие с третьим, то есть с символическим выражением Закона. На этом уровне важно, чтобы границы были плотными, поскольку отношения с Законом по принципу «да, но...» отсылает нас к проблеме первертного функционирования]. С другой стороны, проницаемые границы между системой и сообществом позволяет ей получать поддержку для своего развития.     Наличие третьего также имеет очень важное значение для психического развития. Отсутствие матери, которое запускает навязчивое повторение для того, чтобы справиться с тревогой отсутствия, приводит к появлению фантазма, то есть персонального способа получать удовольствие. Но для того, чтобы мать ушла, она должна, в первую очередь, обнаружить в ребенке нехватку для ее собственного желания и обратиться к третьему за поиском недостающего.  
Подробнее
Западный и восточный подходы в работе с эмоциями
Традиционная дихотомия западного и восточного путей работы с эмоциональными состояниями отражает важные методологические аспекты психотерапевтической практики. Не секрет, что одним из опорных пунктов практически любого западного психотерапевтического направления является концепция осознанности, которая напрямую пришла из восточных традиций.  Однако западные и восточные практики, на мой взгляд, по разному понимают эту категорию опыта. Попытаемся ответить на вопрос, может ли восточное понимание осознанности расширить использование этой довольно затертой концепции в психотерапевтической практике?     Начнем изложение этой темы издалека и зададимся вопросом о том, существует ли у человека свобода воли? Является ли человек частью физического мира, который подчиняется законам причины и следствия или, в силу наличия у него сознания, он переходит в зону действия других законов? Можем ли мы на основании суммы его предшествующих поступков предугадать направление последующих? Чтобы не погружаться в масштабное обсуждение этой огромной темы, озвучу собственный вывод, который может быть оспорен.   Мне кажется, если из области философии мы переходим в область психологии, то перед нами появляется следующий концептуальный ландшафт. С одной стороны, наше поведение предопределено всем предыдущим опытом, который формирует феноменальную модель себя, в рамках которой мы вынуждены действовать. У каждого из нас есть бессознательный опыт, который обнаруживает истинные мотивы поведения, а мы всего лишь обслуживаем решения, принятые на этой сцене. С другой стороны, у нас есть моральная ответственность перед тем, каким образом истина, представленная в бессознательном, будет проявляться в нашем опыте - через возвращения вытесненного в виде оговорок, сопротивления, селф-харма или напрямую, через принятие и осознавание. Другими словами, мы ответственны за ту область бессознательного, которая определяет наше поведение - готовы ли мы принимать истину о себе или будем ее отбрасывать, как некий психический бумеранг с большим шансом получить неожиданный удар в затылок?   В психологии есть понятие слияния - это механизм психической защиты, который не позволяет ответить на вопрос, какие потребности есть у индивида в настоящий  момент. Дополним представление о слиянии еще одним описанием. Бессознательные законы, согласно которым формируется наша модель действительности, изначально абсолютно прозрачны для Эго. Мы не можем спонтанно отделить фигуру от фона. Очень упрощенно - если кажется, что вокруг одни идиоты, очень трудно обнаружить за этим свою собственную злость. Для этого нужно совершить достаточно большую психическую работу. Это и есть еще одна форма слияния - когда человек слит со своей моделью реальности и считает ее единственно возможной.   Тогда возвращаясь к предыдущему тезису, можно сказать, что у человека в слиянии изначально нет моральной ответственности за свои поступки - они все продиктованы моделью мира, который ему транслирует бессознательное. Чтобы появилась ответственность, то есть возможность совершать выбор, у человека в психическом аппарате должны быть представлены репрезентации разных возможностей. А для этого необходимо из слияния выйти или хотя бы заподозрить, что мир вокруг гораздо шире моих собственных представлений о нем. Другими словами, личность ответственна за то, чем именно будет определяться ее поведение.   В этом месте мы подходим к тому, с чего начался наш текст. Западные и восточные практики предлагают совершенно различные подходы к стратегиям выхода из слияния.   Опишу западный путь очень кратце, лишь для того, чтобы обосновать его принципиальное отличие от восточного. Но для этого нам опять придется сделать шаг в сторону и сказать пару слов о том, какие есть опорные представления об эмоциональной сфере в рамках современной психотерапии. Например, эмоцию можно рассматривать как результат остановленного действия. Если от момента возникновения потребности до ее удовлетворения проходит некоторое количество времени, то в ответ на это возникает какое либо эмоциональное состояние. Если потребность удовлетворяется сразу, то это вызывает скорее телесные ощущения, чем эмоциональную реакцию. Можно пойти дальше и сказать что эмоция это действие, помещенное вовнутрь. В этом смысле эмоции дают развитие мышлению. Мышление вначале было двигательным актом. Вспомните знаменитую игру внука Фрейда в катушку, во время которой он производил действие, утверждающее  отсутствия и присутствия. Таким образом, эмоции с помощью интенциональности связывают внутренний мир с действиями, которые мы производим снаружи. И поскольку эмоции это движение, поставленное на паузу, самая большая их опасность в том, что они вовлекают индивида в переживание. Эмоции это кроличья нора, которая заканчивается в самом центре субъективной модели мира. Слияние начинается с того, что нас захватывают эмоциональные состояния и овладевают нами целиком.   Что предлагает западный подход в отношении выхода из слияния? Западный подход предлагает идти вперед, в проживание эмоций. Не случайно, что в психоаналитической традиции основным пространство терапии стало пространство переноса - то есть актуализация в отношениях с аналитиком разнообразных незавершенных, то есть не прожитых переживаний. Эти переживания предлагалось психически перерабатывать, то есть исследовать, увеличивать переносимость, придавать смыслы и так далее. Остановка естественного процесса переживания в рамках западного подхода рассматривается как состояние психической травмы - некоторые эмоции оказываются невыносимыми для психики и поэтому они перерабатываются бессознательно, с помощью защитных механизмов. Соответственно, западный подход ставит своей задачей переместить актуальное содержание опыта в область сознательного, тем самым увеличив знание субъекта о самом себе. Другими словами, чтобы эмоциональное состояние “отпустило”, его необходимо исчерпать.   Какое отношение это имеет к слиянию? Если воспользоваться метафорой умеренного солипсизма о том, что мир вокруг является нашей психической проекцией (а с нейрофизиологической позиции так оно и есть), то результат наблюдения очень сильно зависит от состояния места, из которого мы смотрим. Если мы находимся в состоянии выраженного страха, испытываем напряжение из-за невозможности пережить боль или отчаяние, падаем в обморок от одной мысли о грядущем одиночестве, то нам очень сложно увидеть мир, наполненный другими возможностями. Если я выхожу из слияния со своей психической травмой, это позволяет мне начать контактировать с другими частями себя, которые отвечают не только за выживание, но и за привязанность, свободу и так далее. Для моральной ответственности, как уже говорилось выше, необходима репрезентация различных возможностей. Выходя из слияния через осознанное проживание мы оказываемся в другой точке для старта.   В философских спорах о свободе воли в условиях детерминизма на подмогу приходит аргумент удачи или случая. В теории хаоса поведение сложных систем детерминировано множеством причин, для каждой из которых не удается точно установить ее собственного вклада в изменения системы. Случай это то, что создает разрыв в цепи причины и следствия. Можно предположить, что осознавание оказывается таковым случаем в системе обусловленности нашего поведения слиянием с моделью реальности. Осознавание вносит элемент хаоса в устоявшуюся систему координат и меняет точку отсчета, из которой будет начинаться следствие. Если вспомнить Лукреция, то становится ясно, что случай должен быть вписан в логику детерминизма как некоторое событие, благодаря которому развитие становится возможным. Случай не противоречит причинности, он разрывает ее поток и на месте этого зияния, точнее шва, наложенного между между причиной и следствием, появляется новая версия событий. Когда человек имеет возможность погрузиться в осознавание, его будущее на некоторое время вновь становится туманным и непредсказуемым.   Осознавание позволяет не найти якобы существующую причину теперешнего состояния, но установить причину для состояния последующего. Установить здесь и сейчас, то есть выйти из под власти детерминизма. Понимание случайности в контексте психического опыта ставит еще одну проблему - кажется, что вместе со случайность очевидным становится и категория бессмысленности. Ведь если развитие зависит от случая, значит в этом нет никакой закономерности, внутренне присущей логики и смысла. Более того, говоря о развитии мы имплицитно понимаем под развитием только усложнение и стремление к некоторому потенциальному идеалу - случай разбивает представление о конечной точке эволюции вдребезги. Фрейд, кстати, в свое время отказался от идеи поступательного и неизбежного развития личности. Похоже, что понятие необходимости случая для становления психической реальности вводит новые координаты в наше понимание субъективности. В логике позднего Фрейда влечение смерти проявляется как бесконечное повторение однажды уже осуществленного, то есть определенного когда то. Случай вносит в это бесконечное повторение необходимую новизну и именно на этом основывается терапия переносом - все повторяется, но всякий раз это происходит по новому. Таким образом, слияние это то, что должно быть преодолено с помощью случайности, которая высвобождается с помощью осознавания.   Восточный подход описывать гораздо сложнее, поскольку у меня очень мало опыта в его исследовании и я, скорее, попытаюсь обозначить его основные пунктиры. Если, по меткому выражению Леонида Третьяка, психотерапия предполагает, что кошмар клиента необходимо досмотреть до конца, то в восточных практиках важной оказывается способность не начинать его смотреть вообще. То есть, если в западном подходе необходимо делать шаг вперед, в переживания, то в восточном - направление будет противоположным - прочь от них. Что же тогда там можно обнаружить, если переживания, с позиции западной психологии являются основным способом получения опыта?   Восточные традиции также описывают эмоциональный опыт через категорию слияния. В этом слиянии наблюдатель, как агент, который регистрирует происходящий с ним опыт, слит с объектом наблюдения и более того, сам становится им, не имея при этом собственной постоянной природы. Медитативный опыт подсказывает, что сознание думает мысли главным образом для того, чтобы принимать их форму - в тот момент, когда мысли останавливаются, субъект испытывает тревогу, поскольку ему трудно ответить на вопрос кто он такой. Любая деятельность, в том числе умственная, необходима прежде всего для придания формы переживаниям, поскольку именно в них у субъекта появляется ощущение себя. Разница западного и восточного подходов, таким образом, находит принципиальное различие в том, что является опорой для субъекта. В первом для того, чтобы чувствовать себя живым, необходимо идентифицироваться с проживаемым опытом, во втором - обнаружить себя наблюдателем этого опыта, который подвешен в пустоте и опирается только на сам факт своего присутствия.   Здесь обнаруживается интересный парадокс.  С одной стороны, мышление нам необходимо как источник тех картинок, которые показываются наблюдателю. Если мышление, как форма галлюцинаторной активности, не развито, субъект погружается в мир оператуарного функционирования автомата, у которого напрочь отсутствует внутренний мир. У этого механизма желание всегда совпадает с требованием, которое он выражает вовне и ему нечем поддерживать ту нехватку, которая толкает его погрузиться в омут воображаемых образов. С другой стороны - идентификация с этими картинками может оказаться настолько сильной, что разотождествление с ними будет вызывать интенсивную тревогу небытия, то есть попросту окажется невозможной.      Западный и восточный подходы сходятся друг с другом в цели, которую они достигают разными способами. Эта цель в общем случае формулируется так - сделать субъекта более свободным в отношении выбора, который он совершает чаще всего неосознанно и тем самым теряет свободу воли. Неосознанный выбор это отреагирование, которое совершается для того, чтобы не попадать в зону трудных переживаний. Трудных, потому что у личности нет опыта ясного и полного их проживания. Например, спасательство может включаться как способ не сталкиваться с тревогой одиночества и собственной бесполезности (сейчас очень вольная была интерпретация). Задачей восточного подхода, в рамках такого представления, оказывается развитие способности наблюдать трудное переживание как некоторое событие психической жизни с определенной дистанции, то есть не вовлекаясь в его немедленное исправление.      Пятигорский и Мамардашвили в одной из своих работ вводят интересную концепцию, которую они назвали “борьбой с сознанием”. В буквальном смысле она означает следующее - врагом рода человеческого оказывается не бессознательное, которое якобы противостоит сознательному опыту, но сознание автоматическое и привычное; сознание без всяческого усилия; сознание, течение которого предопределено какими то предшествующими обстоятельствами. Поэтому очень важно преодолеть инерцию сознания, которая также несовместима с понятием свободы  воли. Предположу со своей стороны, что для этого необходимо делать одну очень простую методологически, но очень сложную технически, вещь - не просто что то делать, но помещать это действие в фокус внимания. Этот разворот позволяет проводить действия уже не с объектами, а что то при этом менять в себе самом. То есть создавать мышление второго порядка. Восточный подход предлагает совершать это действие по отношению к собственному эмоциональному опыту или даже самому процессу мышления.   Мысль об объекте дает позитивное знание, может ли при этом сама мысль стать объектом для рассмотрения ее с позиции другого места наблюдения? Например, мы думаем "это яблоко зелёное" и яблоко будет объектом мысли. Пример сложнее - мы думаем "мысль это способ отражения объективной действительности" и здесь ничего не меняется - объектом мысли становится не сама мысль, а символ, который её обозначает. Здесь важно сделать объектом наблюдения саму мысль, которая думает о мысли. Если объект возникает в пространстве мысли, то сама мысль также возникает, прибегнем к буддистской терминологии, в пространстве ума. Но для того, чтобы пространство возникло, необходимо занять особую позицию наблюдения. Если мы находимся внутри мысли, то пространства ума не появляется, поскольку для того, чтобы оно возникло, необходимо быть вне мысли. То есть, наблюдать ее как объект. Пространство ума появляется (или мы появляется в нем) когда появляются объекты и расстояния между ними.   Когда мы думаем мысль, мы этого не замечаем и поэтому даже можно сказать, что в этот момент скорее мысль думает нас, поскольку дистанция между мной и мысль сокращается до минимальной величины. Разница между этими двумя позициями - внутри мысли и вне ее - определяется качеством присутствия в опыте. Первая позиция подчеркивает неизбежную дихотомию между объектом и субъектом - между предметом мысли и тем, кто о нем мыслит. Во второй эта дихотомия преодолевается - мысль как объект не становится объектом, поскольку пространство ума это условный субъект, который включает в себя все объекты и тем самым, преодолевает эту оппозицию. Разница между этими позициями ощущается также, как присутствие отличается от мысли "я присутствую", которая тем самым присутствие как феномен психической жизни прекращает.   Наблюдение за мыслю очень похоже на ситуацию, в которой охотник выслеживает зверя; сложность же заключается в том, что периодически охотник становится тем зверем, за которым охотится. Если же не пытаться занять позицию наблюдателя, есть шанс всю жизнь пробегать в звериной шкуре, не давая себе в этом никакого отчета.   Итак, подводя итог этим кратким зарисовкам, можно сказать, что восточный подход обогащает традиционную западную психотерапию очень важным мета-навыком - способностью быть не только пользователем той психической реальности, которая досталась нам в наследство, но исследователем, способным находить опорные точки в какой то иной онтологии, онтологии наблюдателя. Другими словами, восточный подход позволяет выходить за пределы системы, которая определяет поведение и, тем самым, менять ее, привнося в нее что-то новое. Когда буддисты говорят о том, что Эго не имеет собственной природы, это не означает, что Эго исчезает - просто оно перестает быть основным ориентиром.        
Подробнее
Эмоциональная регуляция: системное мышление и буддизм
    Начну этот текст с провокационного вопроса: что в человеческом организме первично — эмоции или мышление? На первый взгляд кажется, что ответ очевиден — конечно же, эмоции. Но эта очевидность характерна, скорее всего, для взгляда человека, интересующегося психологией. Поскольку здравый смысл подсказывает, что эмоции мешают принимать решения, захватывая внимание и делая поведение непредсказуемым. Потребовались провести специальные нейрофизиологические исследования, которые показали, что решение принимается на эмоциональном уровне, а уже затем мышление подготавливает для осуществленного выбора логическое обоснование.         Эмоции являются составной частью более общего процесса, который известен как переживание. Переживание включает в себе постоянный поток неосознаваемых телесных ощущений, которые в дальнейшем ассоциируются с каким либо эмоциональным состоянием, которому, в свою очередь, необходимо придать смысл, то есть символизировать и составить представление о контексте, внутри которого переживание возникает. Эмоциональная реакция является своеобразной промежуточной зоной между желающим телом, имеющим свои потребности и окружающей средой, которая становится доступной через контакт, то есть через некоторое действие. Иногда говорят о том, что эмоция это остановленное движение и тогда необходимо возвращать потребности, поставленной на паузу, возможность развиваться в сторону своего удовлетворения.       Можно говорить о том, что эмоциональные реакции являются более ранними в эволюционном отношении. Теория триединого мозга утверждает, что способность к эмоциональным реакциям присутствует у млекопитающих, тогда как когнитивная сфера получает свое окончательное развитие только у человека. Можно ли на этом основании считать, что эмоции по факту своей бОльшей укорененности в телесную сферу не зависят от мышления, а скорее определяют его деятельность?       Попробуем ответить на этот вопрос с описания того места, где возникают эмоции. С одной стороны, эмоции возникают в теле. С другой стороны, эмоциональные реакции появляются внутри особой конструкции, которая называется психическая реальность. Особая она потому, что психика не просто отражает физическую реальность, подобно фотографической карточке, но конструирует ее специальным образом. Этот способ можно описывать с различный позиций. Например, при помощи концепции о когнитивных искажениях.       В рамках этого представления, внутри мышления существует специальный набор процедур, которые отвечают за формирование репрезентации происходящего. Картина объективного мира, которая появляется в результате их действия, с одной стороны, иллюзорна, а с другой — помогает сделать первое допущение о физической реальности. Кроме того, чтобы эту картинку можно было принять за достоверное отражение действительности, необходимо, чтобы в механизм по формированию представлений была встроена сама способность обманываться. Парадоксальным образом то, что было необходимо ранее, в более позднем возрасте приходится обучаться преодолевать. Если в начале процесса развития психики слияние со своей картинкой действительности помогает сформировать автономию, то в дальнейшем, чтобы продолжать движение к усложнению психического аппарата, необходимо подвергать сомнению незыблемость его оснований.       Итак, когнитивные искажения помогают сформировать иллюзорную, но рабочую картину реальности. Поскольку понятие иллюзорности имеет достаточно негативную коннотацию, можно без особых смысловых потерь заменить его на понятие специальную. Итак, необходима специальная картина действительности, заточенная на возможность осуществления деятельности. При попадании в незнакомую ситуацию человеку необходимо сориентироваться, придать происходящему смысл, иметь возможность отреагировать и упаковать результат в какой-либо опыт. Если приглядеться, то эти задачи достаточно точно совпадают с гештальтистской концепцией о цикле контакта. На каждом этапе существует свой собственный набор когнитивных искажений, который выполняет важную адаптивную роль— позволяет субъекту быть способным к действию.       Например, на этапе ориентировки очень важной оказывается способность к созданию целостной и непротиворечивой картины происходящего в ущерб ее полноте и комплексности. Так работает один из центральных механизмов нашего восприятия — пустоты, паузы и промежутки заполняются некоторыми воображаемыми конструкциями для того, чтобы образ был законченным. Образ реальности не должен обладать внутренним напряжением и поэтому в него с большей легкостью включается то, что согласуется с прошлым опытом и отрицается то, что ему противоречит. Любое действие требует для себя ощущение контроля и поэтому на этом этапе необходима, например, иллюзия прямого влияния на эмоциональное состояние другого человека и ясной осведомленности о содержимом его психики.       Про последний этап ассимиляции также можно говорить очень долго, но остановимся на одном примере — всем известно, что представления о прошлом не является музейным экспонатом, к которому нельзя прикасаться; скорее картинка прошлого постоянно переписывается под действием событий настоящего. Все эти примеры приведены для иллюстрации одной простой мысли — когнитивные искажения необходимы для того, чтобы деятельность могла быть осуществлена, но картина реальности, которая формируется с их помощью, не является полностью совпадающей с происходящим. Более того, можно утверждать, что имеющиеся представления всегда неполны по отношению к действительности, из которой они выводятся. То же самое можно сказать и о субъекте, который всегда не равен собственным представлениям о себе.       Итак, вернемся к уже озвученному тезису о том, что эмоциональные реакции разворачиваются в пределах психической реальности. С одной стороны, эмоции рождаются в теле, но с другой — тело не существует отдельно от языка, оно не подвешено в вакууме и не является математической формулой — тело пленено воображением, которое обусловливает его реакции. Не тело обладает человеком, но человек обладает телом, которое становится, таким образом, некоторым суждением о субъекте. Если попробовать определить формулу субъективности, то тело окажется выводом функции мышления. Кастрация как психический феномен как раз и означает утрату связи с материнским объектом, переход от непосредственного удовлетворения к символическому. Теперь нельзя уже опираться на незыблемость симбиоза, который дает ощущение окончательной удовлетворенности — теперь, куда бы субъект не шел, он будет видеть перед собой кривые окольные тропы, которые никогда не приведут его на место потерянного рая. Можно находить себя в движении, но цель оказывается недоступной. Тело также перестает быть фундаментом и последним прибежищем — оно подчинено мышлению и символически переписано. Благодаря этому процессу появляется пространство для психосоматических состояний — если тело это высказывание, то симптом оказывается его предикатом.       Описание логики кастрации нам необходимо для того, чтобы понять, каким образом тело включается в происходящее с субъектом. Выше мы описали один путь, который является основным. Второй путь связан с противоположным — когда тело вообще не включено в мышление. Это состояние известно как переживание психической травмы. Кажется неслучайным, что один из авторов психосоматической теории травмы, Питер Левин, описал работу с травматическим опытом через метафору животного мира и назвал свою книгу «Пробуждение тигра». Животные являются своим собственным телом, которое не подвергается символизации. Травма возникает как следствие остановки переживания на уровне телесной реакции. Тело в данном случае оказывается Вешью, о которой невозможно сформировать представление, оно находится вне рамок мышления и действует согласно собственной логике. Травмирование возможно в том случае, когда происходящее вторгается в психическую реальность, сметая все на своем пути и срывает с тела покров кастрационного решения, делая его голым и уязвимым.       Травма запускается на территории мышления, так как опосредуется через систему смыслов, но вываливается на уровень тела. Соответственно, при работе с травмой в рамках этой модели очень важно «отделить» эмоциональную реакцию от телесного события, то есть ввести между ними символическую прослойку и вернуть телесные ощущения в канву переживания субъектности. Похожие процессы происходят и при панических атаках — в этом случае субъект как будто вываливается из символического контекста, который поддерживает его существование и остается один на один с собой. Как слово, которое покинуло предложение, он оказывается предельно одиноким и лишенным своего определения — бунт тела становится единственным способом вернуть себе ощущение бытия.       Вернемся к тому, как действует тело, порабощенное мышлением, поскольку тема работы с травмой требует специального разбора. Эмоциональная реакция, возникающая в рамках определенной конструкции психической реальности, кажется чрезвычайно правдоподобной. Над созданием психической реальности потрудилось огромное количество когнитивных искажений — результатом их работы является полная эго-синтонность эмоциональной реакции. Другими словами, эмоция совпадает с тем, кто ее переживает, то есть она окрашивает переживающего ее субъекта в свои цвета. На первый взгляд кажется, что совпадение переживания и того, кто переживает, является очевидным и единственно возможным. Но на самом деле, эмоциональная реакция может стать объектом наблюдения. Благодаря этой процедуре смещения внимания субъект имеет возможность наблюдать за своими переживаниями, не будучи в них вовлеченным. Если сохранять фокус внимания достаточное время, окажется, что переживание имеет «внутреннюю» динамику и может трансформироваться в то время, пока за ним осуществляется наблюдение. Эмоция, которая отреагирована сразу, оказывается поставленным на паузу потоком переживания — наблюдение позволяет превратить фотографию в синематографическое движение.       Другими словами, наблюдение превращает отдельное предложение в повествование. В ходе психотерапии это повествование можно разделить с другим. Это важно, потому что в языке отдельное слово ничего не значит — важно то, в какие отношения оно вступает с другими. Также обстоят дела и в социальном измерении — эмоциональная реакция, как некоторое высказывание, направлено на своего адресата. Этим адресатом может быть или реальная фигура, или символическая, в виде терапевта. И это не значит, что символическая фигура менее реальна — мы помним о том, что реальности не существует, а есть только представления о ней.       Наблюдение позволяет выйти из слияния с первой эмоциональной реакцией, которая возникает в ответ на событие. С точки зрения системного мышления краткосрочный выход из ситуации может оказаться даже вредным, поскольку он не учитывает долговременных последствий самой предсказуемой и логичной реакции. В гештальт терапии есть представление о том, что невроз это зафиксированная в поведении удачная попытка перевести острую ситуацию в хроническую, то есть снизить интенсивность переживаний  - эта попытка и является примером быстрого тактического решения, которая в дальнейшем приводит к негативным отложенным последствиям. Самый яркий пример для этого - формирование зависимого поведения. Аддиктивная реализация это быстрое решение, которое при многократном повторении вызывает побочные эффекты, не сравнимые по тяжести с тем дискомфортом, от которого оно вначале избавляло. Наблюдение за эмоциональными реакциями позволяет не снижать интенсивность переживаний, но увеличивать их переносимость.       Рассмотрим несколько примеров. Допустим, в ситуации групповой работы один из участников узнает во взгляде или голосе другого агрессивное послание. Группа является системой, в которой изменение поведения одного члена влияет на всех остальных. Уравновешивающий контур, который приводится в действие в ответ на возмущение в системе, может быть разным - кто-то предпочитает агрессивно реагировать в ответ или наоборот, снижать уровень притязаний, для того, чтобы стать еще более незаметным. В ответ на первую реакцию (ответная агрессия или покорность) включается усиливающий контур системы, который делает другого участника конфликта или более агрессивным или более невнимательным. В любом случае вторая реакция скорее подтверждает опасение, которое лежит в основе первой реакции. Таким же образом работает и механизм проективной идентификации, когда поведение строится таким образом, что обратная реакция всего лишь подтверждает ту картину мира, из которой она вырастает.       Другой пример. Предположим, что вам нужно совершить какое либо действие, однако когда вы начинаете о нем думать, у вас возникают неприятные переживания. Иногда вы можете просто ощущать эмоциональный или физический дискомфорт при одной лишь мысли о предстоящей деятельности. Что происходит дальше? Предсказуемая модель поведения будет заключаться в том, что вы будете откладывать начало этого процесса или займете внутри него позицию с минимальной вовлеченностью и участием. Эмоциональный дискомфорт подобен упругой стене, от которой отскакивают наши намерения. Однако, если в этой ситуации попробовать сохранить внимательность к переживаниям, можно обнаружить, что дискомфорт связан не с деятельностью, а со сложной системой ожиданий и смыслов, которая с ней связана. Это очень очевидная мысль. Но важна не она сама по себе, а практический вывод, который из нее следует. Если удерживать этот аспект в поле зрения, можно отделять объективную реальность (некоторое занятие) от психической и, тем самым, начинать действовать более свободно. Если у меня получается отдавать себе отчет в том, от чего именно мне становится плохо, то этого достаточно, чтобы делать это плохо немного лучше.       В этом состоит особенность системного подхода к эмоциональной регуляции. Актуальное эмоциональное состояние является всего лишь верхушкой айсберга. Те процессы, которые влияют на его изменения, находятся под водой и, как правило, недоступны для интроспекции в силу простой неосведомленности о том, что это возможно и полезно. Сохранение внимательности к эмоциям приводит к позиции наблюдателя, из которой становится видно происходящее на другой сцене. Позиция наблюдателя выводит субъекта из слияния со своей картиной реальности и дает ему возможность инвентаризации и новой сборки своих репрезентаций. Потребность, которая формируется в рамках невротического опыта, направлена на избегание трудных переживаний - на этом основании ее можно отнести к квазипотребностям. Для того, чтобы за квазипотребностью смогла появиться истинная потребность, необходимо отказаться от автоматического удовлетворения первой.   Попробуем ответить на вопрос - что со всем этим делать -  еще с одной позиции и для этого позаимствуем некоторые методологические основания буддийской философии. Согласно школе мадхъямики все явления и процессы имеют пустотную природу. Это вовсе не означает, что вещей не существует, а только то, что не одно из явлений не обладает собственной сущностью. Любое сложное событие может раскладываться на более простые составляющие, физические структуры разбиваются на молекулы, атомы и энергетические состояния. Высшие психические явления состоят из более простых эмоций и телесных ощущений, которые можно феноменологически описывать, воздерживаясь от концептуализации. Другими словами, та сущность предметов и явлений, которая, как кажется, принадлежит им изначально, приобретается на последнем этапе синтеза. Эта процедура завершает восприятие, которое, как известно, стремится к целостности.   Отличие просветленного существа от обычного заключается в объеме информации, которая доступна для осознавания - обычный человек верит в то, что описание реальности, которое он разделяет, является исчерпывающим. Более того, реальность, которую оон наблюдает, как ему кажется, обладает неизменной природой. Это порождает ситуацию, которая может быть описана метафорой кинотеатра - чтобы получить удовольствие от фильма, надо погрузиться в него полностью и поверить в происходящее как в реальность. Сложность возникает, когда сеанс становится трудно прервать и он повторяется снова и снова, прокручивая перед внутренним взором сцены более раннего опыта.   Все это имеет непосредственное отношение к психотерапии. Невротический опыт возможен, если субъект находится с ним в слиянии. Клиент часто приходит к психотерапевту, имея желание не избавиться от невротического опыта, а усовершенствовать его. Клиент желает подлатать то место, где происходит сбой, потому что это приводит к переживанию дискомфорта. На примере зависимости, например, это будет стремление научиться выпивать без вредных последствий или так, чтобы это не вызвало семейных проблем. Почему так происходит? Даже несмотря на то, что невротический паттерн приводит к страданию, это лучше, чем переживание неопределенности. Когда мы предлагаем клиенту допустить, что, возможно, существует другая версия происходящего, это вызывает не облегчение, а интенсивное чувство страха. Страх это маркер приближения к границам обитаемого мира. Можно сказать, что в этот момент клиент заглядывает в собственную пустоту. Личность это результат пережитого опыта. Если у клиента нет опыта переживания определенных эмоций и состояний, значит, в некотором смысле, в этой ситуации его тоже нет.  Например, если я избегаю переживания стыда, тогда в тот момент, когда я испытываю сильный стыд, меня, как агента осознавания, фактически, не существует. Предлагая клиенту новый опыт, мы даем ему шанс выстроить на месте пустоты определенный опыт бытия. Разумеется, это очень нелегкий вызов.   Вернемся к буддизму, который дает ясные рекомендации о том, как иметь больше возможностей переживать этот интенсивный страх. В духовных наставлениях Атиши, великого индийского йогина, есть несколько пунктов, которые могут поддерживать нас в терапевтической практике. Во-первых, в этом сочинении рекомендуется постоянно размышлять о пустотной природе явлений. В переводе на наш язык это будет означать следующее - необходимо осознавать, что первая реакция, которая возникает в ответ на события, является важнейшей составляющей психической реальности, но не описывает происходящее полностью. Это осознавание позволяет осуществлять знаменитое гештальтистское “замедление”, когда клиент получает возможность наблюдать за развитием ситуации для того, чтобы в ней появилось больше новой информации. Разумеется, это приводит к тревоге, поскольку отсутствует опыт переживания эмоций, на избегание которых невротический механизм и направлен.   Со страхом потери себя в ситуации незнакомого эмоционального опыта помогает справиться второе наставление, которое можно сформулировать так - постоянно размышляй о неизменной природе ума. То есть, вначале надо фокусироваться на непостоянстве явлений, а затем - на постоянстве ума, внутри которого эти явления возникают. В контексте психотерапевтического измерения это наставление выражает идею о том, что среди всего хоровода форм нашей психической реальности, внутри нее существует неподвижная ось, которая никуда не девается и служит опорой и основанием для всего остального. Тогда потеря формы становится не такой пугающей. Эту ось можно определить как способность к наблюдению и рефлексии, то есть то, что Пятигорский называл мышлением о мышлении.Если пользоваться известной буддистской метафорой про зеркало, способность к наблюдению будет зеркальной поверхностью, тогда как бесчисленные отражения на ней будут соответствовать разнообразным формам психического опыта.   Итак, подводя итог сказанному. Повседневный опыт и здравый смысл не без оснований подсказывают нам избегать ситуаций, в которых возникает страх. Страх это дорожный знак, который показывает, что в этом месте психического опыта еще нет разметки, да и асфальт никто не удосужился положить. Если восприятие стремится создать целостную картину происходящего, то страх маркирует прерывистость, разрыв опыты, указывает на его недостаток. Если не заходить за ограничительную ленту, тогда можно сохранить иллюзию ясности и полноты. Если рискнуть и шагнуть за барьер, можно придать форму той пустоте, которая взывает к воплощению. Рефлексия меняет точку отсчета, с которой стартует построение психической реальности. Мы можем очнуться внутри содержательной части опыта и будем обречены на убежденность в онтологическом статусе происходящего. Либо мы можем наблюдать за тем, как появляются эмоциональные состояния, не становясь ими. Третье наставление Атиши звучит так - противоядие против омрачения ума исчерпывает себя само. Применительно к психотерапии это означает, что тренировки устойчивости в позиции рефлексирующего наблюдателя бывает достаточной для того, чтобы внести изменения в процесс переживания, не касаясь его содержательной части.         
Подробнее
Эмоциональная регуляция: когда осознавания недостаточно
В гештальт терапии осознавание является одним из главных механизмов усложнения психики. Парадоксальная теория изменений говорит о том, что развитие происходит в точке обнаружения реальности - то есть результат определяется не целью, к которой мы стремимся, а тем, откуда мы хотим стартовать. Про феноменологию осознанности написано масса текстов, поэтому сделаем акценты на его терапевтических функциях, и в особенности на том, что вынесено в название этой статьи – его недостаточности для достижения ментального благополучия. Гештальт подход многое взял из восточных практик, однако там осталось достаточное количество прозрений, которые способны улучшить нашу фокусировку относительно терапевтической деятельности. Вот об этих дополнительных характеристиках и хотелось бы поговорить дальше. Кроме того, свяжем осознавание с западными традициями в понимании психического развития.     Для чего вообще нужно осознавание? Очень простой ответ – для того, чтобы иметь возможность регулировать свою эмоциональную жизнь. Есть два полюса ее протекания – когда субъект слит со своими чувствами и полностью захвачен ими, вплоть до аффективного сужения сознания и пограничного расщепления и когда он способен эмоционально реагировать, сохраняя при этом возможность не только быть в процессе, но и наблюдать за ним. Осознавание позволяет не только участвовать в чем то, но и видеть то, как это устроено. Осознавая, я помещаю себя в центр происходящего, а не остаюсь болтаться на его периферии. Если воспользоваться метафорой, ум без осознавания подобен лошади, которая несется вскачь. Осознавание в таком смысле помогает вспомнить, что я нахожусь на лошади. После этого обнаружения мы можем управлять лошадью, а не полностью зависеть от ее настроения.     Осознавание является отправным пунктом, с которого начинается эмоциональная регуляция. Осознавание с одной стороны, запускает процесс, который разворачивается во времени, и мы проследим его развитие, а с другой, само по себе нуждается в некотором поддерживающем фундаменте. Начнем с последнего. Часто бывает так, что даже осознавая необходимость осознавания, мы, тем не менее, спохватываемся об этом задним числом. Например, сокрушаемся о том, что даже обладая нужными навыками, не имели возможности ими воспользоваться. Вот именно для этого к осознаванию необходимо присовокупить такую способность, как памятование. У памятования очень много коннотаций в западном подходе осмысления психической деятельности.  Например, существует термин Mindfullness, который лучше переводить именно таким образом, а не считать его синонимом Awareness. Памятование позволяет в нужный момент включать осознавание. В этом значении оно соответствует концепции о наблюдающем Эго.   Еще одной способностью, необходимой осознаванию для того, чтобы оно могло выполнять свою работу, является развитие внимания или сосредоточенности. Важно не просто что-то там осознавать, но и сохранять осознавание на протяжении достаточного количества времени. С точки зрения здравого смысла контакт с неприятными переживаниями вызывает естественную интенцию скорейшим образом это прекратить. В восточной традиции этому желанию противопоставляется способность наблюдать эмоциональные реакции как объекты своего ума, сохраняя невовлеченность в эти процессы. В западной традиции возможность психической переработки неприятных переживаний определяется как неспецифическая сила Эго. Соответственно, внимание развивается по линиям ясности и стабильности и тем самым придает осознаванию необходимую направленность и устойчивость.   Итак, мы коротко описали, условно говоря, левую и правую руки осознавания. Теперь же посмотрим, какой процесс вытекает из осознавания. Итак, в процессуальном отношении, осознавание позволяет вернуть опыту присущую ему целостность. Когда мы говорим про осознавание, чаще всего имеем в виду разворачивание своего внимания к телесным компонентам эмоций. Иногда это называется заземлением, когда наблюдение телесных ощущений помогает снизить захваченность эмоциями. Это происходит в том числе и потому, что осознавание приводит к замедлению и тем самым увеличивает точность и снижает интенсивность переживаний. Это первый этап, обнаружение себя в точке, с которой начинается путь.   Следующий этап, который логично вытекает из предыдущего, называется символизацией или процессом придания смыслов. Очень важно иметь возможность поместить свои переживания в какой-то контекст, поскольку эмоционально сложная ситуация является частью остальной жизни. Часто аффект возникает когда переживание подвешено в воздухе и изолировано от фоновых чувств. Например, переживание злости может быть особенно трудно переносимым, если нельзя получить доступ к другим эмоциям, которые также присутствуют в этих отношениях. Такая аффективная реакция называется пограничное расщепление, когда ненависть к “плохому” объекту уничтожает его хорошие качества и тем самым разрушает привязанность. Также следует помнить, что эмоции являются контактным феноменом и это значит что одного только осознавания их недостаточно - важно связать эмоцию с потребностью и с объектом, который может ее удовлетворить. Если эмоции остаются “индивидуальным” процессом, с которым субъект пытается совладать самостоятельно, не разворачивая их в контакт, мы наблюдаем остановку переживания. Крайним проявлением этой остановки оказывается состояние психической травмы. Соответственно, задачей эмоциональной регуляции является возвращение чувствительности при психической анестезии, а не поддержка избегания контакта с отрицательными эмоциями.     Осознавание контекста позволяет совершить переход к третьему этапу эмоциональной регуляции, который условно назовем процессуальным мышлением. Под этим я понимаю способность рассматривать текущую ситуацию не только как часть более обширного эмоционального ландшафта, но и как один из этапов развития взаимодействия, которое не останавливается в точке напряжения, а просто переживает временный кризис в возможностях выстраивать диалог. Другими словами, наблюдать сложную эмоцию в измерениях прошлого (контекст совместной истории) и будущего (потенциал ее развития). Если этого не происходит, переживание прерванного опыта, когда кажется, что отношения рушатся и жизнь разделилась на до и после, сильно способствует развитию аффекта, который затопляет сознание и находит себе выход в отреагировании. А этот способ не приводит к приращению опыта, скорее наоборот, препятствует психической переработке.      В заключение можно сказать следующее: осознавание, как и любой другой феномен, не существует изолированно, но нуждается в поддержке со стороны окружения. Такая поддержка возможна в измерении “здесь-и-сейчас” - памятование и внимание - а также в плоскости развития - от контекста к процессу.  Осознавание, как точка, в которой манифестируется настоящее, будет находиться в центре воображаемой прямой из прошлого в будущее. Благодаря этому достигается интеграция различных частей опыта и увеличение плотности экзистенциального присутствия.                  
Подробнее
Идентичность vs. Осознавание
Психотерапия как специфическая человеческая деятельность возникла не с момента разделения психической жизни на сознательную и бессознательную, но тогда, когда бессознательному стали отводить особую роль в сознательной жизни. На протяжении более чем вековой истории задача психотерапии фактически оставалась неизменной - соединять сознательное и бессознательное для того, чтобы приобрести большую свободу. Поскольку то, что мы не осознаем, продолжает сохранять над нами контроль.   Можно предположить следующую топику, связанную не со структурой, а с процессом развития - на первом уровне бессознательное целиком определяет сознание, тогда как на втором, когда элементы бессознательного специально помещаются в сознание, оно обратным образом начинает трансформировать то, из чего появляется. Психотерапия это специально организованная процедура размещения бессознательного в сознании для того, чтобы в нем изменить то, что сознательное определяет. Такая вот забавная рекурсия. Для осуществления этого процесса нас потребуется осознавание как механизм деконструкции.     Концепция ментализации является одним из ключевых понятий психотерапевтической практики. Буквально она означает способность отделять символ от той психической реальности, в которой он появляется. Точнее, допускать, что этот символ в другой психической реальности будет представлен совершенно иначе. Рассмотрим в качестве примера очень конкретное понятие. Когда мы говорим про яблоко, нам нужно для начала договориться о максимально подробном описании того предмета, о котором пойдет речь – о его цвете, запахе, сорте и так далее. Но даже после максимального схватывания предмета в описательных рамках, в разных сознаниях этот образ будет существовать неодинаково. Что уж говорить о понятиях, требующих абстрактного представления. Когда один человек говорит о феноменах своей психической жизни, мы можем декодировать его символы посредством той системы координат, которой располагаем, но это будет в корне неверно. Поскольку в данном случае символ будет расщеплен на две совершенно разные системы смыслообразования. Таким образом, в рамках понятия ментализации мы можем говорить о символе как о месте встречи двух феноменологий, которые не поглощают друг друга, а всего лишь опознают собственные границы.     Поэтому лучшее, что мы можем делать с другим человеком – это предоставлять ему условия для исследования того, как формируется его психическая реальность. Из каких компонентов и слоев состоит его символ, которым он оперирует для того, чтобы вступить во взаимодействие. Мы можем интерпретировать его символ, направляя наши усилия на понимание того, как устроена его сознание. Для чего это необходимо и есть ли в этом практическая польза? Мне представляется очень романтичным то, что можно рассматривать психическую реальность как постоянно формирующуюся, у которой нет иных оснований кроме внимательности к тому, что появляется в сознании в каждый отдельный момент времени. Поэтому изучение собственного устройства сильно отличается от идеи изменений, которые необходимо осуществить для получения результата. Не нужно ничего менять, поскольку результат, который мы наблюдаем, появляется из того, что попадает в наш ум, то есть, осознается.   Сознание находится в тисках у бессознательного, которое определяет его конъюнктуру. Бессознательное создает условия и особенности нашей психической жизни и на первый взгляд, управляет ей. Бессознательное метафорически напоминает темную комнату, в которой внезапно включается свет – мы не можем выбирать ее размеры, количество предметов на полках и интенсивность их запыленности, мы просто внезапно обнаруживаем себя внутри нашего сознания, то есть конуса света, и учимся с этим жить. В нашей психической реальности появляется только то, на что направлено наше внимание и в состоянии осознанности мы можем выбирать направление и, соответственно, содержание этого образа. Если в обычной жизни прошлое определяет настоящее, то в состоянии осознанности настоящее переписывает прошлое, тем самым меняя свою собственную структуру.       Осознавания относится к существованию также как рефлексия относится к мышлению. Осознавание это помещение в центр внимание не объекта, а самого себя как объекта. Можно сказать, что по настоящему человеческое существование может быть таковым только в момент схватывания его осознаванием. В аналитической традиции эта мысль подтверждается условным разделением самости на проживающую, ту,  которая формирует происходящее и отражающую, которая формируется в ходе когнитивной переработки. В гуманистическом подходе осознанности предшествует интенциональность, то есть искажение перцептивного поля, как некоторое предшествующее условие для ориентации. Декарт называл эту конъюнктуру нерефлексирующим функционированием, Пятигорский предлагал бороться с сознанием, имея в виду не само сознание, а точку, где оно останавливается. Можно сказать что осознавание вторично к проживанию, являясь в этом случае синонимом ассимиляции. Но также можно рассматривать осознавания как некий процесс, который формирует реальность, а не просто следует за ней. Но как же тогда можно формировать реальность, если она предзадана бессознательными процессами?   Сознание фактически оперирует уже готовыми образами. Можно думать о том, что эти образы, или гештальты, рождаются в сознании и сознанием же управляются на том основании, что они в нем впервые возникают. Однако, это не так. Если сделать шаг назад, становится очевидно, что эти законченные образы состоят из более мелких элементов, таких как телесный дискомфорт, эмоциональные реакции, обрывки смутных мыслей и так далее. Другими словами, сознание только лишь собирает эти паззлы в одну картинку и способ, которым оно это делает, находится вне его. То есть и элементы конечного гештальта и процедура сборки именно таким способом находятся за пределами юрисдикции сознания. Метафорически, сознание напоминает ребенка, который радуется новой игрушке, на задавая себе вопросы о том, на какие деньги она куплена и насколько вреден содержащийся в ней синий краситель. Осознавание производит этот шаг назад для того, чтобы у нас появилась возможность заглянуть за кулисы нашей повседневной психической жизни и увидеть там элементарные единицы нашего опыта.        Можно выстроить условную иерархию психической жизни, не трогая пока ее нейрофизиологическую основу.  Так в самом начале мы будем наблюдать поток сенсорных и телесных ощущений, которые в повседневной жизни большей частью находятся за гранью внимания. Далее, интерпретируя сенсорные паттерны, мы попадаем в область того, что называется мышлением. У этой области очень много функций и характеристик, но здесь мы остановимся только на одной уникальной черте, которую условно назовем способностью избегать противоречий. Мышление, работая по экономическому принципу не может удерживать в себе противоречивые допущения, поэтому для облегчения своей работы оно скорее совершает действие для исключения конфликтующей полярности, чем ищет иной уровень абстрагирования для их диалектического примирения. Таким образом, мышление стремится придать неопределенности какую-либо устойчивую форму, пусть и в ущерб полноте репрезентации. Осознавание, венчая эту пирамиду, постоянно напоминает о том, что форма представлений на самом деле текуча и не имеет внутри себя никакого независимого центра, который бы определял их смысл раз и навсегда.     Эта идея прекрасно описана в буддистской традиции. Так в буддизме одновременно и устанавливается двойственность сознания и описывается способ ее преодоление. На бытовом примере это можно объяснить разделением поведения на два типа: тот, который укрепляет невротическую (или любую другую) структуру, то есть множит предшествующий опыт, не внося в него никаких изменений и тот, что способствует развитию большей свободы. На уровне буддистской метафизики мышление разделяется на чувственное, в котором мысль возникает вместе с объектом  и трансцендентальное, при котором мышление лишено какой-либо чувственной основы и существует само по себе. Если совместить эти логических линии в одно концептуальное пространство, окажется, что осознавание производит своеобразную деконструкцию привычных форм мышления, возвращая мысль на тот уровень, где она становится свободной от определяющих ее иных объектов ума. Сознательное определяется некоторым состоянием бессознательного, которое не может являться его содержимым, эта та самая ускользающая часть опыта. Для того, чтобы ее схватить, необходимо перейти в какое то иное состояние сознания.   Буддизм не оперирует понятием бессознательного, однако в нем есть похожие конструкции, похожие не по структуре, но по эффекту. Так, в понимании буддизма личность состоит из совокупности блоков, или сканд, причем сознание относится к пятому, последнему блоку. Метафорически сознание приравнивается к едоку, тогда как остальные сканды задействованы в том, чтобы приготовить пищу. Сознание занимает вынужденную позицию, довольствуясь тем, что происходит в других блоках и не имея возможности на это влиять. Сканда, которая отвечает за причинность, формирует  актуальный опыт из повторения старогго. Таким образом, с одной стороны, сознание подчинено деятельности предыдущих сканд, а с другой, только через него можно  преодолевать ограничения, поскольку развитие может быть только при условии появления в опыте чего-то ранее необусловленного.     Таким образом, можно сделать вывод о том, что состояние здесь и сейчас, которое актуализируется через осознанность, является тем пространством, в котором опыт может возникать, а не только длиться как нечто раз и навсегда установленное. Подобно тому, как мозг стремится придать завершенный образ тому, что является деталью более широкой перспективы и тем самым обрезает не входящие в эти границы смыслы, наше поведение также фиксирует ситуацию в привычном отреагировании. Это напоминает ситуацию, при которой мать приходит на помощь ребенку слишком быстро, не давая возможности проявиться его творческой инициативе. Для нового поведения необходимо усилие, которое позволяет продлить неопределенность, поскольку в ней возникает прекрасное и ужасное состояние невесомости, когда я не могу опираться ни на что, кроме того, что появляется сейчас.   Парадокс развития заключается в том, что клиент может опираться только на свой предыдущий опыт, даже если он является травмирующим. Для него повторять опыт травмы оказывается более надежным, чем приобретать что-то новое. Момент перехода от старого паттерна к новому является фокусом терапевтической работы. Удивительно то, что человек использует травмирующий и ограничивающий опыт ни для чего иного, чем для подтверждения ощущения себя.  Этот феномен подробно рассмотрен в теории объектных отношений. Согласно этой модели текущее состояние личности определяется той конфигурацией самости, которая сформировалась в раннем детстве в попытке ребенка добиться автономного существования психики. Если некоторая задача развития не выполнена в том возрасте, в котором была поставлена, она никуда не исчезает, а пытается быть решенной в неподходящих условиях. Другими словами, травмирующий опыт повторяется для того, чтобы быть завершенным, но у него нет возможности это сделать на тех же основаниях, на которых он возник.   С другой стороны, та же теория говорит о том, что личность нуждается скорее в отношениях, чем в удовлетворении. То, что в раннем детстве удовлетворялось непосредственно и служило гарантом физического и психического выживания, в более зрелом может удовлетворяться символически и быть направлено на перестройку уже сформированной самости.  Именно невозможность удовлетворить потребность в привязанности символическим, а не инфантильный образом приводит к тому, что травматический опыт не может быть переработан. Личность может либо искать подтверждение существующим значениям и тогда она неизбежно будет разочарована тем, что у нее нет власти над ситуацией, либо создавать новые значения в изменившейся реальности. Задача терапевта во многом напоминает задачу достаточно хорошего родителя во время формирования самости ребенка - он не регулирует аффект клиента напрямую, но создает пространство для обретения смысла, который меняет отношение.       Смысл психических защит в том, что они снижают напряжение слишком быстро и тем самым препятствуют образованию новых смыслов. Защиты кастрируют возбуждение, сохраняя его безопасный, но не развивающий аспект. Защиты не спасают от чрезмерного возбуждения, но формируют низкую толерантность к нему, тем самым у личности остается очень широкий коридор между уровнем возбуждения, превентивно включающим защиты и уровнем непереносимости, когда защита действительно необходима. Символическая функция при невротических расстройствах придает форму опыту, который еще не случился и фактически препятствует его развертыванию. Смысл символической функции состоит не только в придании формы новому содержанию, но и в возможности рассматривать старый опыт как не единственно возможный.   Таким образом, для осуществления изменений фактически необходимо одно условие - возможность опираться не на идентичность, а на тот процесс, который определяет ее структуру, сухим остатком которого она является. “Я” это не мое, но кроме этого у меня ничего нет. Страх, которым сопровождается мысль о возможной потери идентичности, рождается внутри способа мышления, который за нее держится. Мы становимся заложниками этого страха, поскольку семиотика появляется на позднем этапе развертывания мышления, где мы обычно и обитаем. Поэтому с помощью осознавания можно совершать путешествие к более фундаментальным основаниям нашего бытия.    
Подробнее
#нарциссизм
#психосоматика
#андреянов алексей
#привязанность
#эмоциональная жизнь
#идентичность
#интерсубъективность
#константин логинов
#Хломов Даниил
#седьмойдальневосточный
#перенос и контрперенос
#символизация
#шестойдальневосточный
#психическое развитие
#диалог
#четвертыйдальневосточный
#коневских анна
#лакан
#азовский интенсив 2017
#третийдальневосточный
#развитие личности
#Групповая терапия
#галина каменецкая
#пограничная личность
#новогодний интенсив на гоа
#пятыйдальневосточный
#зависимость
#объектные отношения
#психологические границы
#федор коноров
#видеолекция
#вебинар
#сепарация
#коктебельский интенсив 2018
#психотерапия и буддизм
#психические защиты
#партнерские отношения
#символическая функция
#кризисы и травмы
#проективная идентификация
#катерина бай-балаева
#буддизм
#Коктебельский интенсив-2017
#психологические защиты
#динамическая концепция личности
#желание
#наздоровье
#людмила тихонова
#тревога
#агрессия
#эссеистика
#эдипальный конфликт
#ментализация
#слияние
#контакт
#экзистенциализм
#эссенциальная депрессия
#посттравматическое расстройство
#материалы интенсивов по гештальт-терапии
#завершение
#5-я дв конференция
#4-я ДВ конференция
#травматерапия
#неопределенность
#елена калитеевская
#Хеллингер
#стыд
#привязанность и зависимость
#VI Дальневосточная Конференция
#Семейная терапия
#сновидения
#работа психотерапевта
#зависимость и привязанность
#пограничная ситуация
#панические атаки
#сеттинг
#кризис
#алкоголизм
#переживания
#невротичность
#депрессия
#работа горя
#От автора
#сообщество
#теория Self
#гештальтнакатуни2019
#денис копытов
#постмодерн
#хайдеггер
#научпоп
#экзистнециализм
#Индивидуальное консультирование
#свобода
#самость
#осознанность
#шизоидность
#сухина светлана
#теория поля
#расщепление
#лекции интенсива
#контейнирование
#леонид третьяк
#даниил хломов
#мышление
#эмоциональная регуляция
#сопротивление
#гештальт терапия
#кернберг
#теория и практика
#медитация
#что делать?
#галина елизарова
#феноменология
#теория поколений
#Архив событий
#латыпов илья
#василий дагель
#Новости и события
#выбор
#время
#клод смаджа
#Другой
#гештальт на катуни-2020
#самооценка
#интроекция
#елена чухрай
#Тренинги и организационное консультирование
#философия сознания
#психическая травма
#гештальт-лекторий
#евгения андреева
#постнеклассическая эпистемология
#семиотика
#постмодернизм
#случай из практики
#Обучение
#владимир юшковский
#вытеснение
#невроз
#структура психики
#архив мероприятий
#юлия баскина
#Ссылки
#алекситимия
#елена косырева
#Мастерские
#self процесс
#коктебельский интенсив 2019
#эмоциональное выгорание
#алла повереннова
#цикл контакта
#делез
#конкуренция
#проекция
#костина елена
#азовский интенсив 2018
#онкология
#поржать
#меланхолия
#тренинги
#отношения
#полночные размышления
#разочарование
#Боуэн
#полярности
#означающие
#гештальнакатуни2020
#психотерапевтическая практика
#дигитальные объекты
#оператуарное состояние
#шопоголизм
#истерия
#признание
#личная философия
#психоз
#Бахтин
все теги
Рейтинг@Mail.ru Индекс цитирования