Идентичность vs. Осознавание
Психотерапия как специфическая человеческая деятельность возникла не с момента разделения психической жизни на сознательную и бессознательную, но тогда, когда бессознательному стали отводить особую роль в сознательной жизни. На протяжении более чем вековой истории задача психотерапии фактически оставалась неизменной - соединять сознательное и бессознательное для того, чтобы приобрести большую свободу. Поскольку то, что мы не осознаем, продолжает сохранять над нами контроль.
Можно предположить следующую топику, связанную не со структурой, а с процессом развития - на первом уровне бессознательное целиком определяет сознание, тогда как на втором, когда элементы бессознательного специально помещаются в сознание, оно обратным образом начинает трансформировать то, из чего появляется. Психотерапия это специально организованная процедура размещения бессознательного в сознании для того, чтобы в нем изменить то, что сознательное определяет. Такая вот забавная рекурсия. Для осуществления этого процесса нас потребуется осознавание как механизм деконструкции.
Концепция ментализации является одним из ключевых понятий психотерапевтической практики. Буквально она означает способность отделять символ от той психической реальности, в которой он появляется. Точнее, допускать, что этот символ в другой психической реальности будет представлен совершенно иначе. Рассмотрим в качестве примера очень конкретное понятие. Когда мы говорим про яблоко, нам нужно для начала договориться о максимально подробном описании того предмета, о котором пойдет речь – о его цвете, запахе, сорте и так далее. Но даже после максимального схватывания предмета в описательных рамках, в разных сознаниях этот образ будет существовать неодинаково. Что уж говорить о понятиях, требующих абстрактного представления. Когда один человек говорит о феноменах своей психической жизни, мы можем декодировать его символы посредством той системы координат, которой располагаем, но это будет в корне неверно. Поскольку в данном случае символ будет расщеплен на две совершенно разные системы смыслообразования. Таким образом, в рамках понятия ментализации мы можем говорить о символе как о месте встречи двух феноменологий, которые не поглощают друг друга, а всего лишь опознают собственные границы.
Поэтому лучшее, что мы можем делать с другим человеком – это предоставлять ему условия для исследования того, как формируется его психическая реальность. Из каких компонентов и слоев состоит его символ, которым он оперирует для того, чтобы вступить во взаимодействие. Мы можем интерпретировать его символ, направляя наши усилия на понимание того, как устроена его сознание. Для чего это необходимо и есть ли в этом практическая польза? Мне представляется очень романтичным то, что можно рассматривать психическую реальность как постоянно формирующуюся, у которой нет иных оснований кроме внимательности к тому, что появляется в сознании в каждый отдельный момент времени. Поэтому изучение собственного устройства сильно отличается от идеи изменений, которые необходимо осуществить для получения результата. Не нужно ничего менять, поскольку результат, который мы наблюдаем, появляется из того, что попадает в наш ум, то есть, осознается.
Сознание находится в тисках у бессознательного, которое определяет его конъюнктуру. Бессознательное создает условия и особенности нашей психической жизни и на первый взгляд, управляет ей. Бессознательное метафорически напоминает темную комнату, в которой внезапно включается свет – мы не можем выбирать ее размеры, количество предметов на полках и интенсивность их запыленности, мы просто внезапно обнаруживаем себя внутри нашего сознания, то есть конуса света, и учимся с этим жить. В нашей психической реальности появляется только то, на что направлено наше внимание и в состоянии осознанности мы можем выбирать направление и, соответственно, содержание этого образа. Если в обычной жизни прошлое определяет настоящее, то в состоянии осознанности настоящее переписывает прошлое, тем самым меняя свою собственную структуру.
Осознавания относится к существованию также как рефлексия относится к мышлению. Осознавание это помещение в центр внимание не объекта, а самого себя как объекта. Можно сказать, что по настоящему человеческое существование может быть таковым только в момент схватывания его осознаванием. В аналитической традиции эта мысль подтверждается условным разделением самости на проживающую, ту, которая формирует происходящее и отражающую, которая формируется в ходе когнитивной переработки. В гуманистическом подходе осознанности предшествует интенциональность, то есть искажение перцептивного поля, как некоторое предшествующее условие для ориентации. Декарт называл эту конъюнктуру нерефлексирующим функционированием, Пятигорский предлагал бороться с сознанием, имея в виду не само сознание, а точку, где оно останавливается. Можно сказать что осознавание вторично к проживанию, являясь в этом случае синонимом ассимиляции. Но также можно рассматривать осознавания как некий процесс, который формирует реальность, а не просто следует за ней. Но как же тогда можно формировать реальность, если она предзадана бессознательными процессами?
Сознание фактически оперирует уже готовыми образами. Можно думать о том, что эти образы, или гештальты, рождаются в сознании и сознанием же управляются на том основании, что они в нем впервые возникают. Однако, это не так. Если сделать шаг назад, становится очевидно, что эти законченные образы состоят из более мелких элементов, таких как телесный дискомфорт, эмоциональные реакции, обрывки смутных мыслей и так далее. Другими словами, сознание только лишь собирает эти паззлы в одну картинку и способ, которым оно это делает, находится вне его. То есть и элементы конечного гештальта и процедура сборки именно таким способом находятся за пределами юрисдикции сознания. Метафорически, сознание напоминает ребенка, который радуется новой игрушке, на задавая себе вопросы о том, на какие деньги она куплена и насколько вреден содержащийся в ней синий краситель. Осознавание производит этот шаг назад для того, чтобы у нас появилась возможность заглянуть за кулисы нашей повседневной психической жизни и увидеть там элементарные единицы нашего опыта.
Можно выстроить условную иерархию психической жизни, не трогая пока ее нейрофизиологическую основу. Так в самом начале мы будем наблюдать поток сенсорных и телесных ощущений, которые в повседневной жизни большей частью находятся за гранью внимания. Далее, интерпретируя сенсорные паттерны, мы попадаем в область того, что называется мышлением. У этой области очень много функций и характеристик, но здесь мы остановимся только на одной уникальной черте, которую условно назовем способностью избегать противоречий. Мышление, работая по экономическому принципу не может удерживать в себе противоречивые допущения, поэтому для облегчения своей работы оно скорее совершает действие для исключения конфликтующей полярности, чем ищет иной уровень абстрагирования для их диалектического примирения. Таким образом, мышление стремится придать неопределенности какую-либо устойчивую форму, пусть и в ущерб полноте репрезентации. Осознавание, венчая эту пирамиду, постоянно напоминает о том, что форма представлений на самом деле текуча и не имеет внутри себя никакого независимого центра, который бы определял их смысл раз и навсегда.
Эта идея прекрасно описана в буддистской традиции. Так в буддизме одновременно и устанавливается двойственность сознания и описывается способ ее преодоление. На бытовом примере это можно объяснить разделением поведения на два типа: тот, который укрепляет невротическую (или любую другую) структуру, то есть множит предшествующий опыт, не внося в него никаких изменений и тот, что способствует развитию большей свободы. На уровне буддистской метафизики мышление разделяется на чувственное, в котором мысль возникает вместе с объектом и трансцендентальное, при котором мышление лишено какой-либо чувственной основы и существует само по себе. Если совместить эти логических линии в одно концептуальное пространство, окажется, что осознавание производит своеобразную деконструкцию привычных форм мышления, возвращая мысль на тот уровень, где она становится свободной от определяющих ее иных объектов ума. Сознательное определяется некоторым состоянием бессознательного, которое не может являться его содержимым, эта та самая ускользающая часть опыта. Для того, чтобы ее схватить, необходимо перейти в какое то иное состояние сознания.
Буддизм не оперирует понятием бессознательного, однако в нем есть похожие конструкции, похожие не по структуре, но по эффекту. Так, в понимании буддизма личность состоит из совокупности блоков, или сканд, причем сознание относится к пятому, последнему блоку. Метафорически сознание приравнивается к едоку, тогда как остальные сканды задействованы в том, чтобы приготовить пищу. Сознание занимает вынужденную позицию, довольствуясь тем, что происходит в других блоках и не имея возможности на это влиять. Сканда, которая отвечает за причинность, формирует актуальный опыт из повторения старогго. Таким образом, с одной стороны, сознание подчинено деятельности предыдущих сканд, а с другой, только через него можно преодолевать ограничения, поскольку развитие может быть только при условии появления в опыте чего-то ранее необусловленного.
Таким образом, можно сделать вывод о том, что состояние здесь и сейчас, которое актуализируется через осознанность, является тем пространством, в котором опыт может возникать, а не только длиться как нечто раз и навсегда установленное. Подобно тому, как мозг стремится придать завершенный образ тому, что является деталью более широкой перспективы и тем самым обрезает не входящие в эти границы смыслы, наше поведение также фиксирует ситуацию в привычном отреагировании. Это напоминает ситуацию, при которой мать приходит на помощь ребенку слишком быстро, не давая возможности проявиться его творческой инициативе. Для нового поведения необходимо усилие, которое позволяет продлить неопределенность, поскольку в ней возникает прекрасное и ужасное состояние невесомости, когда я не могу опираться ни на что, кроме того, что появляется сейчас.
Парадокс развития заключается в том, что клиент может опираться только на свой предыдущий опыт, даже если он является травмирующим. Для него повторять опыт травмы оказывается более надежным, чем приобретать что-то новое. Момент перехода от старого паттерна к новому является фокусом терапевтической работы. Удивительно то, что человек использует травмирующий и ограничивающий опыт ни для чего иного, чем для подтверждения ощущения себя. Этот феномен подробно рассмотрен в теории объектных отношений. Согласно этой модели текущее состояние личности определяется той конфигурацией самости, которая сформировалась в раннем детстве в попытке ребенка добиться автономного существования психики. Если некоторая задача развития не выполнена в том возрасте, в котором была поставлена, она никуда не исчезает, а пытается быть решенной в неподходящих условиях. Другими словами, травмирующий опыт повторяется для того, чтобы быть завершенным, но у него нет возможности это сделать на тех же основаниях, на которых он возник.
С другой стороны, та же теория говорит о том, что личность нуждается скорее в отношениях, чем в удовлетворении. То, что в раннем детстве удовлетворялось непосредственно и служило гарантом физического и психического выживания, в более зрелом может удовлетворяться символически и быть направлено на перестройку уже сформированной самости. Именно невозможность удовлетворить потребность в привязанности символическим, а не инфантильный образом приводит к тому, что травматический опыт не может быть переработан. Личность может либо искать подтверждение существующим значениям и тогда она неизбежно будет разочарована тем, что у нее нет власти над ситуацией, либо создавать новые значения в изменившейся реальности. Задача терапевта во многом напоминает задачу достаточно хорошего родителя во время формирования самости ребенка - он не регулирует аффект клиента напрямую, но создает пространство для обретения смысла, который меняет отношение.
Смысл психических защит в том, что они снижают напряжение слишком быстро и тем самым препятствуют образованию новых смыслов. Защиты кастрируют возбуждение, сохраняя его безопасный, но не развивающий аспект. Защиты не спасают от чрезмерного возбуждения, но формируют низкую толерантность к нему, тем самым у личности остается очень широкий коридор между уровнем возбуждения, превентивно включающим защиты и уровнем непереносимости, когда защита действительно необходима. Символическая функция при невротических расстройствах придает форму опыту, который еще не случился и фактически препятствует его развертыванию. Смысл символической функции состоит не только в придании формы новому содержанию, но и в возможности рассматривать старый опыт как не единственно возможный.
Таким образом, для осуществления изменений фактически необходимо одно условие - возможность опираться не на идентичность, а на тот процесс, который определяет ее структуру, сухим остатком которого она является. “Я” это не мое, но кроме этого у меня ничего нет. Страх, которым сопровождается мысль о возможной потери идентичности, рождается внутри способа мышления, который за нее держится. Мы становимся заложниками этого страха, поскольку семиотика появляется на позднем этапе развертывания мышления, где мы обычно и обитаем. Поэтому с помощью осознавания можно совершать путешествие к более фундаментальным основаниям нашего бытия.
Символическая функция терапевтического сеттинга
На Зимней школе-2017 Московского Ггештальт Института мы с Таней Клешковой провели мастерскую, которая называлась "Фантазия и символ". На ней мы пытались осмыслить то,что происходит в терапевтических отношениях с точки зрения концепции о символизации. Конечно, у концепций нет никакой точки зрения,но если смотреть на происходящее из определенной перспективы, можно различить интересные нюансы и акценты и присвоить это видение себе. Предлагаем вашему вниманию текстуальную обработку того,о чем мы хотели сказать,говорили и/или не смогли сформулировать в тот момент. Участники диалога - Максим Пестов, далее МП и Таня Клешкова, далее ТК.
ТК - Чем терапия отличается от обычного разговора двух людей? О том, что такое терапия и что происходит в терапевтическом кабинете много обсуждается как на обывательском уровне, так и среди терапевтов. В первом случае - потенциальный клиент не понимает как простая беседа может ему помочь. Среди терапевтов же в ходу интроецированные объяснения чем хороша терапия и как она работает. В этом диалоге умозрительным клиенту и терапевту довольно трудно встретиться, так как предмет описания - механизм терапии и ее результат - неовеществлен, не представлен во внешней реальности. Так в чем же специфика отношений терапевт-клиент?
МП - Когда заходит речь о терапевтических отношениях, интуитивно мы понимаем, что эти отношения включают в себя довольно широкий спектр взаимоотношений - они символичны, потому что обмен внутри них происходит на разных уровнях. Можно сказать, что в этих отношениях есть пласт реальный, который можно наблюдать со стороны - два человека некоторое время сидят и, как правило, разговаривают, и пласт символический, который не виден явно. И именно этот второй слой создает то, ради чего эти отношения организуются - невидимое пространство для изменений. Попробуем понять, что именно делает из человеческих отношений отношения терапевтические и на чем полезно делать акцент в обустройстве собственной терапевтической практики.
ТК - Да, похоже важно найти личные значения, слова для определения этого невидимого символического уровня, который определяет терапевтическое пространство.
МП - Начнем с того, что определим границы терапевтических отношений. Формально терапевтические отношения возникают, когда два человека регулярно встречаются на нейтральной территории для того, чтобы один из них мог в течении определенного времени говорить о себе. Для того, чтобы этот процесс мог начаться, этим людям необходимо заключить контракт. Существует распространенная точка зрения о том, что контракт нужен для того, чтобы защитить и обеспечить стабильность терапевта. Это действительно так, однако, мне кажется контракт не менее, а может быть и более, важен и для клиента. Контракт мы заключаем с сознательной частью клиента и тем самым препятствуем отыгрыванию бессознательных реакций в отношении терапевта.
Например, при нарастании сопротивления клиент “вынужден” сохранять регулярность встреч и приносить свои реакции на сессию, и работать с ними там, где они возникли.
Таким образом, контракт концентрирует бессознательное клиента в рамках терапевтических отношений и тем самым не позволяет сбрасывать психическое напряжение в других сферах жизни. С помощью контракта мы проясняем и усиливаем конфликтное поле. У человека есть три основных способа регулировать оргазмическое напряжение - мы можем отреагировать через действие или соматическое “короткое замыкание”, либо же использовать для переработки психического возбуждения свою психику. С помощью контракта мы увеличиваем присутствие мышления в психической жизни клиента, мышления как способа создавать репрезентации, то есть придавать смыслы происходящему.
Контракт создает границы сеттинга. Терапевтические отношения включают в себя два важнейших элемента - сеттинг (буквально установки, правила работы) как психический контейнер для переработки и содержимое этого контейнера. Про содержимое - мышление клиента - мы уже говорили, попробуем сказать несколько слов о самом контейнере. С одной стороны, сеттинг создает условия для терапевтического процесса - границы, время, оплата и т.д. - с другой, сам становится участником отношений, буквально третьим в паре клиент- терапевт. Это происходит благодаря целому ряду феноменов.
Первое, что приходит на ум - сеттинг гарантирует обратимость терапевтической регрессии, то есть того измененного состояния сознания, которое неизбежно возникает в ходе работы. На сессии мы можем позволить себе быть любыми, потому что понимаем, что это не навсегда. Мы знаем, что границы сеттинга это те хлебные крошки, которые помогают нам вернуться обратно, в наш реальный мир, правда всякий раз чуть более другими.
Далее, сеттинг в силу своей предсказуемости и повторяемости является метафорой раннего материнского холдинга, сеттинг это забота в чистом виде, готовность присутствовать и быть внимательным к тому, что происходит у клиента. С помощью сеттинга клиент оттормаживает непосредственное удовлетворение влечений, переводя эту потребность в символическую зону психической переработки, тем самым развивая собственную способность заботиться о себе.
С помощью сеттинга мы конструируем отсутствующий опыт заботы, который можно интроецировать. Благодаря сеттингу бытие клиента фокусируется вокруг процесса символизации, то есть установления связей между элементами своего опыта и, соответственно, своей идентичности. И наконец, развернем эту мысль позже - сеттинг становится той зеркальной поверхностью, от которой приходит отражение, в котором нуждается клиент; сеттинг инициирует движение символических структур клиента и с помощью терапевта обеспечивает их развитие и завершение.
ТК - Выходит, контракт - сознательный акт взаимодействия между клиентом и терапевтом, результат договоренностей о дальнейшей работе, шаг к альянсу. А сеттинг, включенный туда терапевтом - то, что необходимо для разворачивания бессознательного клиента.
Сеттинг представляет принцип реальности - с одной стороны( фигура Отца). Он может быть атакован клиентом, чтобы избежать проявления прямой агрессии к терапевту (репрезентации первичного объекта), или прилежно соблюдаться, иногда, чтобы получить одобрение.
С другой стороны, сеттинг - конструкт, воспроизводящий отношения с родителем за счет регулярности, предсказуемости, наличия стабильного заботящегося объекта. Именно поэтому важна регулярность встреч в одно и то же время, в том же месте.
Таким образом, сеттинг - необходимое условие во взаимодействии клиент-терапевт, это почва для возникновении символа и активизации символизирующей функции терапевта и клиента. Сеттинг - феномен, отличающий терапию от любых других отношений, это то, что позволяет терапии случиться. Он же создает “лабораторное пространство”, в котором могут быть размещены, сконцентрированы личные феномены клиента, в беспорядочном виде растекающиеся в потоке его обыденной жизни.
МП - Теперь, удерживая во внимании то, что в терапии мы поддерживаем работу мышления, отойдем на некоторое время от сеттинга и рассмотрим как появляется психика. Младенец на раннем этапе развития вообще не нуждается в психическом аппарате. Младенец нуждается в удовлетворении организмических потребностей, которые локализованы в теле. Пока он находится в симбиотических отношениях с матерью, они удовлетворяются автоматически. Сложности начинаются, когда мать перестает постоянно присутствовать рядом и удовлетворение потребностей задерживается на некоторый срок.
Если потребность не удовлетворяется сразу, в организме возникает некоторое напряжение. Для того, чтобы с ним справиться, младенец опирается на опыт предыдущего удовольствия, задействуя так называемый галлюцинаторный тип удовлетворения желаний. Спустя некоторое время этот способ исчерпывает свои возможности по удовлетворению потребностей, поскольку он всего лишь реанимирует прошлый опыт. Дальнейшее развитие ребенка требует новых решений для регулирования напряжения. Таким образом, психика появляется в ответ на необходимость справляться с возбуждением в отсутствии опекающего объекта.
ТК - Да,галлюцинация - прародитель фантазии и символа - помогала пережить некоторую отсрочку в удовлетворении, как пелена прикрывала от боли и невыносимой фрустрации. Можно сравнить этот процесс, для наглядности, с фантазированием взрослого. Мы можем долгое время о чем-то фантазировать, расплываясь в улыбке, плавая в мире грез, но рано или поздно то “утешение, поглаживание”, которое выполняла фантазия перестает устраивать, возникает ясное ощущение неудовлетворенности и злости от отсутствия чего-то важного в своей жизни. И когда это напряжение удается заметить, пережить, принять - возможен скачок через активные внешние действия по удовлетворению потребности, что и означают переход на следующий этап развития. Как уже говорилось выше, ядро психики - результат первичного опыта переживания боли в отсутствии опекающего объекта. Галлюцинация - аутичный способ справиться с напряжением. Она претерпевает значительные изменения, когда появляется Другой. Так мы делаем шаг к знакомству с символизацией в истории развития психики.
МП - Психика возникает и как реакция на автономию и как условие для ее развития.
Новым способом, который совершает эволюционный скачок в развитии психики как платформы для дальнейшей субъективации, оказывается процесс, который называется символизация. Поскольку про нее написано достаточно много, обозначим в этом явлении только некоторые черты, необходимые нам для понимания терапевтической работы как пространства для развития символической функции клиента.
Во-первых, символизация это то, что создает репрезентацию, то есть представленность в психике тех событий, в которых мы участвуем. Символизация связывает наше тело с психическим аппаратом. Телесно мы включены во все, что происходит вокруг, но для того, чтобы это участие попало в психику, требуется проделать специальную работу. Если эта работа проделана абы как, возникает, например, травматический опыт, когда большой объем телесного возбуждения не переработан психически. Символизация, в некотором смысле, отвечает за формирование гештальтов, то есть целостных, законченных форм опыта. Если символизация не завершается до конца, она требует завершения через травматическое повторение или соматическое изображение.
Во-вторых, символизация не повторяет опыт, как делает это галлюцинирование, но обогащает его. Младенец учится символизировать, когда мать дает отклик на его потребность и тем самым, придает ей смысл. Она невербально говорит ему: ты сейчас хочешь это. Условно говоря, в начале психической жизни все работает задом наперед, не так как это обстоит у взрослого человека. Понимание того, что я хочу, возникает после удовлетворения, а не до него. И таким образом, в символе встречаются две инстанции - желание ребенка и желание матери. И то, что в дальнейшем помещается во внутрь, отличается от исходного материала, оно преображается ответной реакцией.
Важная деталь - символизация происходит в присутствии Другого, который угадывает желание и придает ему форму, тем самым транформируя его; другими словами, через символизацию мы получаем чуть больше, чем мы просили. Эта разница между моим желанием и желанием Другого, или другими словами, между запросом и ответом, и рождает возможность для развития. В этом смысле, я и Другой должны где то не совпадать, пусть на йоту, но выходить из слияния, поскольку в противном случае автономия заменяется на поглощение.
ТК - Выходит, символизация постоянно усложняет, наполняет психическую структуру через взаимодействие, выстроенное с Другим. В символе всегда есть след Другого - это результат со-творчества.
МП - Если в начале психического развития символизация формирует психику, то в дальнейшем, и это имеет непосредственное отношение к психотерапии, она ее непрерывно реорганизует. Как известно, развитие происходит через травму. Психика должна пережить два важнейших кризиса раннего этапа развития - преодоление симбиоза и вступление в диадные отношения, а затем переход в отношения триадные. Для того, чтобы осуществить этот переход, психика вынуждена особым образом трансформироваться. В первом случае она обучается формировать с помощью символизации внутренние объекты и отказываться от идеи всемогущего контроля, во втором - подвергается процедуре форматирования со стороны символического порядка и приходит к необходимости вытеснения.
Этот последний процесс осуществляется в рамках Эдипальной ситуации, которая через идентификацию с Я-идеалом, формирует представление о том, кто я такой. Здесь мы приходит к важной роли символической кастрации, которая отделяет Я от не-Я, вытесняя последнее в бессознательные структуры. Эдипальная ситуация фактически диктует то, каким я должен быть и каким не должен и это происходит довольно насильственно по отношению к психике. Собственно, это и есть травма, когда некогда целостная поверхность опыта выворачивается наизнанку и фрагментируется. Таким образом, личность включается в социальный контекст какой-то одной своей частью, или другими словами, взгляд со стороны символического порядка видит ее под определенным углом, а затем она обучается воспринимать эту точку зрения как собственный образ.
Теперь вернемся обратно к сеттингу как к метафоре материнского холдинга. Можно сказать, что развитие психики неизбежно связано с отчуждением некоторого объема психического материала. Травма развития стремится к своему исцелению. Могу предложить несколько романтическое определение психотерапии как процесса возвращения утраченного. Терапевт, подобно контейнирующей фигуре, распознает несимволизированное бессознательное послание клиента и придает ему форму своего впечатления. Содержание клиента становится доступным для ассимиляции в обложке терапевтического отклика. Это значит, что символизация клиента запускается символизацией терапевта. Чтобы что то было усвоено, оно должно сначала распознаться Другим. Есть очень интересная мысль, что терапевтическое взаимодействие строится на балансе того, что не говорится и того, что может быть из этого понято.
Новизна происходящего для клиента определяется объемом контейнера терапевта, способного вместить в себя не только то, что говорится, но и то, что нуждается быть сказанным, для начала, в его реакции, его речью. Терапевт дает голос безмолвному. Символ это место встречи двух психик, это не готовый ответ, но влияние ответа на вопрос. Символ это переходный объект между запросом и откликом, переходный, потому что чужой опыт невозможно присвоить, но только переработать. Отклик терапевта похож на выстрел с упреждением, это обращение из того места, где клиента еще нет, но уже есть его интерес, его неосознанный взгляд. Символ это возможность, а не инструкция или описание. Подобно тому, как в буддизме можно описать природу ума, но нельзя заставить ее ощущать, так же и символ требует от клиента некоторой работы, которая может и не состояться.
ТК - Как терапевт запускает процесс символизации? Через символизацию собственного бессознательного в терапии. Те фантазии, ассоциации, отклики, которые рождаются в терапевте должны быть им обработаны и названы. Томас Огден в своих работах говорил о важности “бредить”в процессе сессии, чуть отчуждаясь от текста клиента, прислушиваясь к себе, находя слова и образы для неясных переживаний.
Как осуществляется символизация собственного психического материала?
Здесь важно сказать о первичном и вторичном процессе мышления. Первичный - это наше бессознательное, все что было вытеснено, плавает в безвременной и внепространственной среде, существующей по принципу удовольствия. Первичный процесс мышления как и бессознательное фантазирование, отражающее содержание наших импульсов, происходит постоянно. К нему относятся сновидения, оговорки, отвлеченные фантазии, грезы наяву.
Вторичный процесс мышления живет согласно принципу реальности, подчиняется законам логики, грамматики. Это образы, облеченные в слова и встроенные в актуальную реальность Символизация - преобразование первичного процесса мышления во вторичный, вербализация вытесненного.
Выходит, между первичным и вторичным процессом должен быть активизирован некий “мостик”. Когда есть доступ к бессознательному через метафоры, фантазии, ассоциации.
Но бывает и так, что “мостик” на ранних этапах развития был подорван как в случае с ранней сепарационной травмой. Тогда процесс символизации крайне затруднен - невозможно сформировать, символизировать внутренний объект, внешнее сделать внутренним. Напряжение в таком случае не может быть названо и встроено в психический опыт. Все, что остается в таком случае - справляться с аффектом через соматизацю или отыгрывание. Символ, как клапан, который аффект преобразует в суть, не может быть сформирован.
МП - В лакановском психоанализе клиент обращается к аналитику, как к лицу, предположительно знающему то, в чем он нуждается. В ходе наших рассуждений неизбежно возникает вопрос - а какой источник знания существует у терапевта? И как он может быть полезен для разных клиентов, если он один? Неужели терапевт что-то знает о клиенте еще до того, как он придет? И как соотносится такое отношение клиента к фактическому знанию, то есть к опыту, квалификации и профессиональной осведомленности? Для начала ответим на последний вопрос, и ответом будет служить одно слово: никак.
Знание терапевта о клиенте находится не в терапевте, а в том фантазме, который клиент по отношению к нему разворачивает. Задача терапевта и сложна и, одновременно, проста - ему необходимо оказаться в центре клиентского невроза и привести в движение бессознательную массу, которая нуждается в символизации. Если функция кастрации заключается в том, чтобы отщепить некоторую часть невозможного в то время опыта и поставить запрет на его символизацию, тогда функция терапевта, в метафорическом смысле, анти-кастрационна.
Другими словами, все самое важное происходит на другой сцене. Клиент в первую очередь нуждается в трансцендировании, в выходе за привычное понимание себя как места вынужденного обитания, в которое его не приглашали, но в котором он себя внезапно обнаруживает. Для того, чтобы что-то вернуть, необходимо почувствовать отчуждение от того, что есть и тем самым обнаружить нехватку себя. Подобно тому, как в буддистской психологии Я - все то, что не есть я (как набор отформатированных паттернов), так и в терапии вначале необходимо обнаружить себя как чужого, как имеющего другие желания, исходящие из иного места. Другие не в смысле формального отличия, но имеющие бОльшую экзистенциальную погруженность. Задача терапевта не в том, чтобы избавить клиента от симптомов, с которыми тот себя идентифицирует, но пробудить в нем интерес к своей скрытой психической жизни. Точнее, создать условия для ее проявления.
Итак, символизация в терапевтических отношениях создает потенциальное пространство для изменений. Это пространство, в котором отсутствует поглощенность (своим опытом) и захваченность (чужим влиянием). Это разреженное пространство; пространство, где обнаруживается отсутствие, которому в дальнейшем придается некоторая форма. С помощью символизации, то есть обогащения представлений о себе, создается особая структура потенциальности, которая начинает менять реальность. Мы не создаем концепции о реальности, но мы выводим реальность из концепций.
Вспомним миф об Эдипе. Изменения начинаются с вопроса, заданному оракулу, который знает будущее, но это будущее становится возможным только тогда, когда о нем вопрошают. На настоящее влияет то, чего еще нет, но к чему клиент обращается, как к отчужденной части себя самого. Терапевт, таким образом, оказывается зеркалом, которое отражает несуществующее, но возможное.
Каждый из нас манипулирует реальностью с помощью символов, то есть разыгрывает с помощью внешних объектов свой внутренний бессознательный сценарий. Мы одновременно живем как будто бы в двух мирах - один из них наполнен рациональностью и ясностью, а второй кажется хаотичным и запутанным. В первом обитает то, что мы называем своей личностью, а второй часто оказывается ее жестоким хозяином, от которого хочется освободиться. Но не стоит этого пугаться, поскольку бессознательные процессы всего лишь отражают внутреннюю, более фундаментальную, логику, которая нуждается в развертывании и интеграции. Иногда пропасть между этими двумя состояниями кажется непреодолимой. Задача терапии, таким образом, заключается в соединении этих двух миров и установлению связи между ними.
Символизация это получение опыта “задом наперед”, когда ответ на вопрос “что я хочу?” находится не в начале пути удовлетворения потребности, а в его финале. Прошлое связывается взглядом из будущего и в символическом пространстве будущее определяет прошлое, а не наоборот. Можно сказать, что сознательное это будущее время бессознательного, у которого пока еще нет формы. Терапевт метафорически напоминает радиоприемник, который сначала улавливает волну от радиоточки, а затем усиливает ее и транслирует передачу в громкоговоритель.
Тогда логичным становится требование “незнания” со стороны терапевта, поскольку преждевременное понимание приводит к торжеству логики здравого смысла и не порождает ничего нового. Символический обмен перемешивает слои бессознательного клиента и терапевта - клиент словно бы видит сон, в котором терапевт отражает его неосознаваемую потребность и пробуждение ото сна, то есть завершение сессии согласно принципам сеттинга, оставляет клиента с воспоминанием о том, чего еще не случилось.
И, последнее. Сеттинг в терпевтических отношениях является символическим отцом между принимающим ребенком и кормящей матерью. Эта символическая прослойка является профилактикой поглощения ребенка матерью в погоне за идеалом непосредственного удовлетворения внутри симбиотических отношений. Сеттинг оказывается цензурой, возвращающей мать к отцу, к другим клиентам или сообществу. Сеттинг не позволяет терапевту использовать клиента для своего нарциссического расширения.
ТК - Если тема Вас вдохновила, можно почитать следующую литературу:
Вейкко Тэкхэ "Психика и ее лечение"
Ф.Тайсон "Психоаналитические теории развития"
Андре Грин "Аналитик, символизация и отсутствие в аналитическом сеттинге"
Томас Огден "Мечты и интерпретации"
Ж-М. Кинодо "Приручение одиночества"
Рене Руссийон «Работа символизации»
МП - Спасибо зха внимание)
