Терапия отношениями
Основной тезис, который хотелось бы развернуть в этом тексте — о важности отношений в психотерапевтическом процессе. Особенность это темы в том, что отношения являются фоном, позволяющим фигуре быть. Но фоном порой незаметным и в силу этого на отношения можно смотреть как на неизбежное следствие прекрасных инсайтов или необходимое условие для их появления. Мне кажется, вторая точка зрения обладает бОльшим терапевтическим потенциалом.
Итак, для того, чтобы отношения появились, необходимы хорошо обозначенные границы. Психотерапия это неестественный процесс, который помогает прикоснуться к простоте, как к синониму натуральности. Психотерапия это высокоорганизованные условия, которые необходимы для того, чтобы в пространство отношений не проникло ничего лишнего и чрезмерно сложного. Психотерапия примитивна, потому что осуществляется на “молекулярном” уровне бытия.
Психотерапия это всего лишь длительный процесс создания условий для того, чтобы клиент смог обнаружить себя без переживаний стыда, беспомощности и отчаяния. Это исследование пределов возможного без всяких опор на привычные связи и привязанности. Ситуация, в которой можно остаться наедине с самим собой и испытать от этого воодушевление и чувство наполненности.
Психотерапия начинается как слияние для того, чтобы появилась возможность появиться отдельностям. Психотерапия начинается как запрос провести манипуляцию с чувствами, как будто они существуют отдельно от того, кто их испытывает или окружением, как будто оно вкладывает содержание переживаний прямо в душу. Такая диссоциация необходима для того, чтобы выдержать знакомство с более полной версией себя.
Мы часто ищем внешние привязанности оттого, что не удается связаться с той внутренней точкой опоры, от которой начинается отсчет движения и развития. Эта точка сама ни на что не опирается, но служит возможностью для появления направлений, поскольку известно, что в мире не происходит ничего без вашего собственного усилия. Эта точка, растянутая во времени, становится осью, на которую нанизываются многочисленные проходящие идентичности, сама же она просто не дает им разлететься по сторонам.
Психотерапия это медленная, но неизбежная капитуляция человека перед проблемой. Капитуляция в том смысле, что на проблему нельзя влиять, рассматривая ее исправление как задачу будущего. Нельзя стремиться туда, где проблемы не будет. Нельзя исправить то, что уже стало нарушенным. Можно лишь вернуться туда, где что-то пошло не так и в этом месте измениться самому. Поэтому психотерапия это способ путешествовать во “внутреннем” времени.
В начале психотерапии клиент предъявляется свое состояние — ему может быть плохо, он чувствует вину или одиночество, страх и опустошенность. И на этом останавливается, считая свои усилия достаточными для того, чтобы получать эмоциональные дивиденды. И, поскольку, слияние уже сформировано, он ждет что терапевт угадает, что с этим надо делать. Обреченный на безупречность, терапевт какое-то время действительно может совершать много мероприятий, действуя из своих фантазий о том, что необходимо клиенту. Ведь терапевт много чего знает про теории развития и структуру потребностей. Но почему то эти терапевтические ответы попадают мимо клиентских вопросов, которые могут так и не прозвучать в пространстве отношений. Главный вопрос, конечно же про то, что из этого предъявленного состояния хочется.
Мне кажется, одна из главных задач психотерапии заключается в возможности перейти от аффектов к переживанию, то есть в самом простом случае — провесить мостик между клиентским “мне плохо” и терапевтическим “подойдет ли тебе это”. Поскольку, пока клиент контактирует только со своими переживаниями, он остается изолированной территорией на карте возможностей. Можно бесконечно долго испытывать злость, не понимая, с чем она связана и находиться в реактивном отыгрывании, т. е. ощущать неудовлетворенность, но не осознавать, в чем именно сейчас находится нужда. Другой в принципе появляется только как символ потребности, он вызывается из небытия напряжением дефицита и возможностью его компенсации. Затасканная терапевтическая фраза “а ты меня видишь?” в основном про это — а присутствую ли я для тебя как предчувствие изменений. Можно сказать, что основная задача реальности — напоминать, что именно сейчас я хочу. Высвечивание реальности согласно силуэтам ожиданий позволяет ощутить себя как активную силу, организующую возможность для их осуществлений.
Подобная ситуация, а именно, застревание в индивидуализме, в силу своей незавершенности, аккумулирует большое количество драйвов, динамика которых может создавать иллюзию большого и интенсивного события. Тем не менее, встреча не происходит, поскольку подобное взаимодействие осуществляется последовательно — пас одному участнику диалога, затем другому. Предъявляемые чувства не становятся фигурой диалога, а служат способом для сброса индивидуального напряжения. Нет возможности остановиться и увидеть Другого, который в этот момент также смотрит на тебя. Встреча это то место, где происходят изменения, когда я не игнорирую Другого привычными для себя способами, а являюсь ему в предельной форме понимания и осознавания себя. Чтобы произошла встреча, необходимо без всякого следа сомнения отметить, что “Я — здесь”.
Возможность стать для клиента Другим не осуществляется сама собой, только благодаря общему пространству. Необходимо быть с клиентом и тогда, когда он вцепляется в себя и томится в аутизме, рассматривая терапевта лишь как внешнего наблюдателя своей ситуации. Постепенно у него развивается способность наблюдать себя не столько носителем симптома, сколько участником диалога, что сильно смещает точку зрения как на саму проблему, так и на источники ресурсов, которые необходимы для ее решения.
С одной стороны, голова всего лишь обслуживается эмоциональную сферу, а с другой — без нее эмоциональные события не могут стать элементом наблюдаемой реальности. Тело первым реагирует на изменение в поле организм-среда, однако без концептуализации происходящего оно не становится композицией опыта. Аффект не становится переживанием, если он не осознается, как нечто, происходящее со мной, а для этого необходима некая схематизация бытия, сравнение того, что есть с тем, что было раньше.
Основная сложность, с которой клиент приходит за помощью — это ситуация незавершенной индивидуации, то есть становления личности достаточно автономной для того, чтобы сохранять свои границы, самостоятельно поддерживать непрерывность идентичности и быть достаточно гибкой в вопросе приближения-дистанцирования, поскольку эти условия необходимы для развития и изменения. Здоровая автономия не является синоним аутизация, скорее это срединный положение между зависимостью и одиночеством. Автономия предполагает, что человек пользуется поддержкой среды, не теряя при этом своей свободы в выборе вариантов ее использования, тогда как свобода от окружения вообще является скорее невротической конструкцией, чем правдой жизни.
Незавершенная индивидуация диагностируется всякий раз когда основанием моего собственного бытия являюсь не я сам, а некие внешние условия, люди и устремления. То есть, когда меня самого недостаточно для того, чтобы доверять тому что происходит и поэтому необходимо оглядываться на некие предустановленные данности. Подтверждать свое право быть соответствием некоторому “большому” нарративу. Как будто в свое время послание от значимых людей “ты — хороший” не интроецируется и не присваивается окончательно, так что к нему постоянно приходится обращаться в более позднем возрасте, выстраивая вокруг этой оценки свое самоощущение. При этом часто присутствует острое желание автономии и фантазия о том, что каким-то образом ее можно достичь в симбиотических отношениях. Хотя на самом деле для этого всего лишь необходимо получить по лицу перерезанной пуповиной. Как будто внутри клиента находится бездна, которую необходимо насытить признанием, и только после этого жизнь становится возможной.
Негативный опыт нельзя пережить заново, но его можно трансформировать в другом опыте отношений. Невроз это застывшее переживание.
Субъективно нарушение индивидуации переживается как ситуация, в которой “со мной ничего не происходит”. То есть, вокруг может происходить много событий, но в них не получается присутствовать полностью, а лишь какой то не самой значимой частью. Или, из всего того, в чем присутствовать удается , не получается создать некий “несгораемый” опыт, который останется после того, как событие завершится. Другими словами, не получается признать и присвоить себе собственную активную позицию. Как будто очень рискованно и опасно выдвигаться вперед.
Например, в эмоционально-зависимых отношениях один из партнеров предпочитает жить не своей жизнью, а интересами другого в обмен на гарантированное постоянство связи. Делается это не от альтруизма, а от ужаса одиночества, поскольку как ни пусты или травматичны будут эти отношения, в их рамках с помощью партнера удается худо-бедно подтверждать свое существование. Другой становится гарантом и условием бытия. Обо мне помнят, следовательно, я существую. Сепарационная тревога в этом случае становится настолько невыносимой, что просто напросто толкает к воспроизведению отношений инфантильной зависимости, внутри которых между партнерами не существует границ.
Получается, что мы имеем дело с затянувшимся кризисом индивидуации, когда здоровая зависимость еще не сформирована, а инфантильная — уже слишком травматична, поскольку очень сильно не коррелирует с реальностью. Обреченная на неудачу попытка получить от объекта аддикции большее количество любви, чем он может дать, стремление взять не только его любовь, но и символически любовь всех остальных живых существ, желание насытиться раз и навсегда, то есть совершить примитивное оральное поглощение в конечном счете приводит к противоположным эффектам — отвержение одного разрушает надежду на отношения вообще, малейшая фрустрация рождает тотальное ощущение тупика и безысходности. И как фундамент сепарационной тревоги — невыносимое переживание пустоты внутри, которую природа, как известно, не терпит.
Следующая картинка напрашивается сама по себе — задача терапевта заключается в том, чтобы быть с клиентом в то время, пока он переходит от инфантильной к здоровой зависимости в качестве промежуточного объекта, в качестве опоры, от которой необходимо оттолкнуться. Терапевт может придать клиенту “вторую космическую” скорость для того, чтобы он в конечном счете, после бесконечных вращений вокруг тонких и чрезвычайно важных тем, смог пережить сепарацию с терапевтом и быть способным строить не только искусственные терапевтические, но и вполне обычные, человеческие отношения. То есть психотерапия — это создание определенной иллюзии, которая необходима для интеграции в реальность. Мне нравится метафора про некую “несгораемую сумму” эмоциональности, которую можно взять с собой и в дальнейшем создать на ее основе фундамент для построения равных отношений, лишенных требовательности и исключительности.
Выход из слияния всегда оказывает очень болезненным, но при этом чрезвычайно важным. Часто кризис слияния переживается с отчаянием, кажется, что состояние только ухудшается и отсутствие опор приводит к страху тотальной потери себя. Соответственно, это сопровождает огромный соблазном вернуться к привычным моделям отношений. Но если с помощью терапевта удается в этом месте задержаться, тогда знакомство с собой происходит как будто бы с нуля, заново, с удивлением и трепетом. Вот это воодушевление и изумление от того, каким я еще могу быть, становится важным ресурсным компонентом изменений. Словно бы инъекция реальностью начинает расходиться по тканям, делая возможное существующим.
Слияние дарит устойчивое ощущение тепла и подтверждения собственного бытия заботой и присутствием другого. Его постоянство оберегается неотделимостью собственной жизни от активного внимания партнера — словно бы последний вдувает в голема жизнь, включает лампочку в электросеть, наполняет воздушный шарик объемом своих легких. Вместе с уходом партнера из жизни уходит также объем, краски и активность. Рука об руку с удовольствием идет тревога быть брошенным. И чем больше такого исключительного удовольствия — удовольствия, которое нельзя ощутить иными способами — тем больше и требовательней становится тревога, которую можно погасить только ежедневными инвестициями внимания, которые словно пеленг подтверждают — я еще рядом.
Отношение это то место, где можно оставаться самим собой, не подвергая атаке то, что в данный момент является важным. Самое главное, что один человек может дать другому — это безусловное признание его права быть собой. То есть, подтвердить его существование в качестве себя.
Завершенная индивидуация гарантирует устойчивость в опоре на себя. Границы помогают определит, что принадлежит мне в контакте, а что — нет. С одной стороны, все высшие психологические защиты так или иначе оперируют личностными границами. Проекция расширяет границы, интроекция вдавливает, ретрофлексия удерживает, конфлюенция стирает, эготизм фиксирует, обесценивание не позволяет границам разделиться. С другой стороны, способ рассматривать результат работы этих механизмов в качестве исключительно персонального события, также является защитным механизмом, выносящим за скобки диалоговый процесс взаимодействия.
Психотерапия это многомерный процесс. С одной стороны, у нас есть определенная терапевтическая цель — помочь клиенту признать себя, обосноваться на том фундаменте, который его поддерживает. С другой стороны, это путешествие проходит на клиентской территории, на которой существует множество способов сдерживать продвижение, поскольку важно не только что-то обнаружить, но и дать себе право на это, интегрировать в целостную личностную структуру. И если для того, чтобы что-то обнаружить и дать возможность клиенту посмотреть на себя со стороны, достаточно технических интервенций, то для ассимиляции необходим достаточно высокий эмоциональный подъем. Он может быть связан, например, с переживанием отчаяния и бессилия, невозможностью продолжать находиться в тупике. Если в невротических конструктах страх связан с фантазиями о несуществующем, то на пути исцеления страх должен происходить из реальности. Страх того, что будет, если перемен не произойдет.
Невроз связан с фантазиями, поскольку они организуют иллюзорное восприятие, спутанность, непроявленность некой базовой реальности. Фантазии манипулируют уже раз и навсегда состоявшимися образами, которые как будто существуют отдельно от личности, что проявляется даже на уровне языка — мы стремимся не испытывать страх, а предпочитаем знать, что он неизбежен. Мы хотим говорить о страхе в надежде на то, что он станет меньше и тогда к нему не нужно будет прикасаться. Однако реальность не является помойкой того, что уже произошло. Она все время находится в становлении, в точке перехода от непроявленности к ясности, к окончательности и умиранию. Невроз таким образом, искусственно продленная агония, топтание перед открытой дверью, в которую нельзя заглянуть, поскольку после этого ничего не будет так, как раньше.
Поэтому внутри невроза нет механизмов для изменения, они всегда находятся за его пределами и все колебания ума, которые сопровождают нас в этом путешествии, всего лишь обслуживают его внутреннее обустройство. Невроз это форма одиночества, при котором не получается встретиться со своей реальность, а через нее прикоснуться к реальности другого человека. Метафорически напоминает комнату с кривыми зеркалами, которые вроде бы визуально расширяют пространство, а фактически, подобно гиперболоиду концентрируют всю активность на самом себе. Невроз — это сплошное Я без всяких признаков Мы. Можно сказать о том, что невроз является более естественным состоянием, нежели пребывание в аутентичной экзистенциальной реальности, поскольку последняя требует усилия, которое никогда не станет устоявшимся и не требующим для своего осуществления необходимой концентрации внимания.
Не случайно, что одиночество является эквивалентом такого частого состояния как тревога и панические атаки. Паника возникает в ответ на беспомощность, когда нет никакой возможности пережить ситуацию. Когда нет механизмов ассимиляции этого опыта, а вместо завершения — хроническая неопределенность. Например, когда один партнер наносит другому эмоциональную травму, а затем ситуация, в которой с этим что-то можно сделать, не наступает. Не наступает по разным причинам — не получается встретиться из-за обиды или из-за зашкаливающей злости — но итог один. Травма отношений должна лечиться именно в отношениях и если этого не происходит тогда признание одиночества и невозможности разделить с кем-то свою боль переходит в панику.
В некоторых случаях самосовершенствование также приводит к одиночеству, поскольку пресловутая “опора на себя” и ценность самоподдержки исключают возможность приблизиться или делают это приближение настолько стремительным, что от него хочется убежать. Беда контрзависимого человека — как нарушение контроля дозы у алкоголика — можно достаточно долго находиться одному, уверяя себя и окружающих в том, что это является осознанным жизненным выбором. Однако, при угрозе отношениями сближение происходит так быстро и ценность отношений становится так велика, что они не выдерживают тяжести ответственности, которая на них ложиться. Ведь теперь отношения это способ спастись, тогда как раньше спасались от отношений.
Получается, что отношения с Другим это та поверхность, которая необходима для того, чтобы тень, которую бросает на мир моя подлинность, вообще смогла бы проявиться. А с другой стороны, мое усилие, которое я прилагаю на границе между собой и остальными, заставляет эти фигуры оживать и завершаться в моем отношении к ним.
Еще подумалось, что стремление вернуться в прошлое может быть продиктовано иллюзией возможности воспользоваться им лучше.Однако, если такое вообразить, окажется, что возвратившись, мы по прежнему будем искать в нем то, от чего отказываемся, не замечая того, в настоящем. Это к вопросу о том, что отношения привязанности это уникальная лаборатория осознаваний, которая правда работает не пять дней в неделю, а исключительно здесь и сейчас. А психотерапия как “путешествие в прошлое”, к счастью,ограниченна временем сессии. Магия становится магией, когда заканчивается. Во всех остальных случаях это просто жизнь.
Символическая функция терапевтического сеттинга
На Зимней школе-2017 Московского Ггештальт Института мы с Таней Клешковой провели мастерскую, которая называлась "Фантазия и символ". На ней мы пытались осмыслить то,что происходит в терапевтических отношениях с точки зрения концепции о символизации. Конечно, у концепций нет никакой точки зрения,но если смотреть на происходящее из определенной перспективы, можно различить интересные нюансы и акценты и присвоить это видение себе. Предлагаем вашему вниманию текстуальную обработку того,о чем мы хотели сказать,говорили и/или не смогли сформулировать в тот момент. Участники диалога - Максим Пестов, далее МП и Таня Клешкова, далее ТК.
ТК - Чем терапия отличается от обычного разговора двух людей? О том, что такое терапия и что происходит в терапевтическом кабинете много обсуждается как на обывательском уровне, так и среди терапевтов. В первом случае - потенциальный клиент не понимает как простая беседа может ему помочь. Среди терапевтов же в ходу интроецированные объяснения чем хороша терапия и как она работает. В этом диалоге умозрительным клиенту и терапевту довольно трудно встретиться, так как предмет описания - механизм терапии и ее результат - неовеществлен, не представлен во внешней реальности. Так в чем же специфика отношений терапевт-клиент?
МП - Когда заходит речь о терапевтических отношениях, интуитивно мы понимаем, что эти отношения включают в себя довольно широкий спектр взаимоотношений - они символичны, потому что обмен внутри них происходит на разных уровнях. Можно сказать, что в этих отношениях есть пласт реальный, который можно наблюдать со стороны - два человека некоторое время сидят и, как правило, разговаривают, и пласт символический, который не виден явно. И именно этот второй слой создает то, ради чего эти отношения организуются - невидимое пространство для изменений. Попробуем понять, что именно делает из человеческих отношений отношения терапевтические и на чем полезно делать акцент в обустройстве собственной терапевтической практики.
ТК - Да, похоже важно найти личные значения, слова для определения этого невидимого символического уровня, который определяет терапевтическое пространство.
МП - Начнем с того, что определим границы терапевтических отношений. Формально терапевтические отношения возникают, когда два человека регулярно встречаются на нейтральной территории для того, чтобы один из них мог в течении определенного времени говорить о себе. Для того, чтобы этот процесс мог начаться, этим людям необходимо заключить контракт. Существует распространенная точка зрения о том, что контракт нужен для того, чтобы защитить и обеспечить стабильность терапевта. Это действительно так, однако, мне кажется контракт не менее, а может быть и более, важен и для клиента. Контракт мы заключаем с сознательной частью клиента и тем самым препятствуем отыгрыванию бессознательных реакций в отношении терапевта.
Например, при нарастании сопротивления клиент “вынужден” сохранять регулярность встреч и приносить свои реакции на сессию, и работать с ними там, где они возникли.
Таким образом, контракт концентрирует бессознательное клиента в рамках терапевтических отношений и тем самым не позволяет сбрасывать психическое напряжение в других сферах жизни. С помощью контракта мы проясняем и усиливаем конфликтное поле. У человека есть три основных способа регулировать оргазмическое напряжение - мы можем отреагировать через действие или соматическое “короткое замыкание”, либо же использовать для переработки психического возбуждения свою психику. С помощью контракта мы увеличиваем присутствие мышления в психической жизни клиента, мышления как способа создавать репрезентации, то есть придавать смыслы происходящему.
Контракт создает границы сеттинга. Терапевтические отношения включают в себя два важнейших элемента - сеттинг (буквально установки, правила работы) как психический контейнер для переработки и содержимое этого контейнера. Про содержимое - мышление клиента - мы уже говорили, попробуем сказать несколько слов о самом контейнере. С одной стороны, сеттинг создает условия для терапевтического процесса - границы, время, оплата и т.д. - с другой, сам становится участником отношений, буквально третьим в паре клиент- терапевт. Это происходит благодаря целому ряду феноменов.
Первое, что приходит на ум - сеттинг гарантирует обратимость терапевтической регрессии, то есть того измененного состояния сознания, которое неизбежно возникает в ходе работы. На сессии мы можем позволить себе быть любыми, потому что понимаем, что это не навсегда. Мы знаем, что границы сеттинга это те хлебные крошки, которые помогают нам вернуться обратно, в наш реальный мир, правда всякий раз чуть более другими.
Далее, сеттинг в силу своей предсказуемости и повторяемости является метафорой раннего материнского холдинга, сеттинг это забота в чистом виде, готовность присутствовать и быть внимательным к тому, что происходит у клиента. С помощью сеттинга клиент оттормаживает непосредственное удовлетворение влечений, переводя эту потребность в символическую зону психической переработки, тем самым развивая собственную способность заботиться о себе.
С помощью сеттинга мы конструируем отсутствующий опыт заботы, который можно интроецировать. Благодаря сеттингу бытие клиента фокусируется вокруг процесса символизации, то есть установления связей между элементами своего опыта и, соответственно, своей идентичности. И наконец, развернем эту мысль позже - сеттинг становится той зеркальной поверхностью, от которой приходит отражение, в котором нуждается клиент; сеттинг инициирует движение символических структур клиента и с помощью терапевта обеспечивает их развитие и завершение.
ТК - Выходит, контракт - сознательный акт взаимодействия между клиентом и терапевтом, результат договоренностей о дальнейшей работе, шаг к альянсу. А сеттинг, включенный туда терапевтом - то, что необходимо для разворачивания бессознательного клиента.
Сеттинг представляет принцип реальности - с одной стороны( фигура Отца). Он может быть атакован клиентом, чтобы избежать проявления прямой агрессии к терапевту (репрезентации первичного объекта), или прилежно соблюдаться, иногда, чтобы получить одобрение.
С другой стороны, сеттинг - конструкт, воспроизводящий отношения с родителем за счет регулярности, предсказуемости, наличия стабильного заботящегося объекта. Именно поэтому важна регулярность встреч в одно и то же время, в том же месте.
Таким образом, сеттинг - необходимое условие во взаимодействии клиент-терапевт, это почва для возникновении символа и активизации символизирующей функции терапевта и клиента. Сеттинг - феномен, отличающий терапию от любых других отношений, это то, что позволяет терапии случиться. Он же создает “лабораторное пространство”, в котором могут быть размещены, сконцентрированы личные феномены клиента, в беспорядочном виде растекающиеся в потоке его обыденной жизни.
МП - Теперь, удерживая во внимании то, что в терапии мы поддерживаем работу мышления, отойдем на некоторое время от сеттинга и рассмотрим как появляется психика. Младенец на раннем этапе развития вообще не нуждается в психическом аппарате. Младенец нуждается в удовлетворении организмических потребностей, которые локализованы в теле. Пока он находится в симбиотических отношениях с матерью, они удовлетворяются автоматически. Сложности начинаются, когда мать перестает постоянно присутствовать рядом и удовлетворение потребностей задерживается на некоторый срок.
Если потребность не удовлетворяется сразу, в организме возникает некоторое напряжение. Для того, чтобы с ним справиться, младенец опирается на опыт предыдущего удовольствия, задействуя так называемый галлюцинаторный тип удовлетворения желаний. Спустя некоторое время этот способ исчерпывает свои возможности по удовлетворению потребностей, поскольку он всего лишь реанимирует прошлый опыт. Дальнейшее развитие ребенка требует новых решений для регулирования напряжения. Таким образом, психика появляется в ответ на необходимость справляться с возбуждением в отсутствии опекающего объекта.
ТК - Да,галлюцинация - прародитель фантазии и символа - помогала пережить некоторую отсрочку в удовлетворении, как пелена прикрывала от боли и невыносимой фрустрации. Можно сравнить этот процесс, для наглядности, с фантазированием взрослого. Мы можем долгое время о чем-то фантазировать, расплываясь в улыбке, плавая в мире грез, но рано или поздно то “утешение, поглаживание”, которое выполняла фантазия перестает устраивать, возникает ясное ощущение неудовлетворенности и злости от отсутствия чего-то важного в своей жизни. И когда это напряжение удается заметить, пережить, принять - возможен скачок через активные внешние действия по удовлетворению потребности, что и означают переход на следующий этап развития. Как уже говорилось выше, ядро психики - результат первичного опыта переживания боли в отсутствии опекающего объекта. Галлюцинация - аутичный способ справиться с напряжением. Она претерпевает значительные изменения, когда появляется Другой. Так мы делаем шаг к знакомству с символизацией в истории развития психики.
МП - Психика возникает и как реакция на автономию и как условие для ее развития.
Новым способом, который совершает эволюционный скачок в развитии психики как платформы для дальнейшей субъективации, оказывается процесс, который называется символизация. Поскольку про нее написано достаточно много, обозначим в этом явлении только некоторые черты, необходимые нам для понимания терапевтической работы как пространства для развития символической функции клиента.
Во-первых, символизация это то, что создает репрезентацию, то есть представленность в психике тех событий, в которых мы участвуем. Символизация связывает наше тело с психическим аппаратом. Телесно мы включены во все, что происходит вокруг, но для того, чтобы это участие попало в психику, требуется проделать специальную работу. Если эта работа проделана абы как, возникает, например, травматический опыт, когда большой объем телесного возбуждения не переработан психически. Символизация, в некотором смысле, отвечает за формирование гештальтов, то есть целостных, законченных форм опыта. Если символизация не завершается до конца, она требует завершения через травматическое повторение или соматическое изображение.
Во-вторых, символизация не повторяет опыт, как делает это галлюцинирование, но обогащает его. Младенец учится символизировать, когда мать дает отклик на его потребность и тем самым, придает ей смысл. Она невербально говорит ему: ты сейчас хочешь это. Условно говоря, в начале психической жизни все работает задом наперед, не так как это обстоит у взрослого человека. Понимание того, что я хочу, возникает после удовлетворения, а не до него. И таким образом, в символе встречаются две инстанции - желание ребенка и желание матери. И то, что в дальнейшем помещается во внутрь, отличается от исходного материала, оно преображается ответной реакцией.
Важная деталь - символизация происходит в присутствии Другого, который угадывает желание и придает ему форму, тем самым транформируя его; другими словами, через символизацию мы получаем чуть больше, чем мы просили. Эта разница между моим желанием и желанием Другого, или другими словами, между запросом и ответом, и рождает возможность для развития. В этом смысле, я и Другой должны где то не совпадать, пусть на йоту, но выходить из слияния, поскольку в противном случае автономия заменяется на поглощение.
ТК - Выходит, символизация постоянно усложняет, наполняет психическую структуру через взаимодействие, выстроенное с Другим. В символе всегда есть след Другого - это результат со-творчества.
МП - Если в начале психического развития символизация формирует психику, то в дальнейшем, и это имеет непосредственное отношение к психотерапии, она ее непрерывно реорганизует. Как известно, развитие происходит через травму. Психика должна пережить два важнейших кризиса раннего этапа развития - преодоление симбиоза и вступление в диадные отношения, а затем переход в отношения триадные. Для того, чтобы осуществить этот переход, психика вынуждена особым образом трансформироваться. В первом случае она обучается формировать с помощью символизации внутренние объекты и отказываться от идеи всемогущего контроля, во втором - подвергается процедуре форматирования со стороны символического порядка и приходит к необходимости вытеснения.
Этот последний процесс осуществляется в рамках Эдипальной ситуации, которая через идентификацию с Я-идеалом, формирует представление о том, кто я такой. Здесь мы приходит к важной роли символической кастрации, которая отделяет Я от не-Я, вытесняя последнее в бессознательные структуры. Эдипальная ситуация фактически диктует то, каким я должен быть и каким не должен и это происходит довольно насильственно по отношению к психике. Собственно, это и есть травма, когда некогда целостная поверхность опыта выворачивается наизнанку и фрагментируется. Таким образом, личность включается в социальный контекст какой-то одной своей частью, или другими словами, взгляд со стороны символического порядка видит ее под определенным углом, а затем она обучается воспринимать эту точку зрения как собственный образ.
Теперь вернемся обратно к сеттингу как к метафоре материнского холдинга. Можно сказать, что развитие психики неизбежно связано с отчуждением некоторого объема психического материала. Травма развития стремится к своему исцелению. Могу предложить несколько романтическое определение психотерапии как процесса возвращения утраченного. Терапевт, подобно контейнирующей фигуре, распознает несимволизированное бессознательное послание клиента и придает ему форму своего впечатления. Содержание клиента становится доступным для ассимиляции в обложке терапевтического отклика. Это значит, что символизация клиента запускается символизацией терапевта. Чтобы что то было усвоено, оно должно сначала распознаться Другим. Есть очень интересная мысль, что терапевтическое взаимодействие строится на балансе того, что не говорится и того, что может быть из этого понято.
Новизна происходящего для клиента определяется объемом контейнера терапевта, способного вместить в себя не только то, что говорится, но и то, что нуждается быть сказанным, для начала, в его реакции, его речью. Терапевт дает голос безмолвному. Символ это место встречи двух психик, это не готовый ответ, но влияние ответа на вопрос. Символ это переходный объект между запросом и откликом, переходный, потому что чужой опыт невозможно присвоить, но только переработать. Отклик терапевта похож на выстрел с упреждением, это обращение из того места, где клиента еще нет, но уже есть его интерес, его неосознанный взгляд. Символ это возможность, а не инструкция или описание. Подобно тому, как в буддизме можно описать природу ума, но нельзя заставить ее ощущать, так же и символ требует от клиента некоторой работы, которая может и не состояться.
ТК - Как терапевт запускает процесс символизации? Через символизацию собственного бессознательного в терапии. Те фантазии, ассоциации, отклики, которые рождаются в терапевте должны быть им обработаны и названы. Томас Огден в своих работах говорил о важности “бредить”в процессе сессии, чуть отчуждаясь от текста клиента, прислушиваясь к себе, находя слова и образы для неясных переживаний.
Как осуществляется символизация собственного психического материала?
Здесь важно сказать о первичном и вторичном процессе мышления. Первичный - это наше бессознательное, все что было вытеснено, плавает в безвременной и внепространственной среде, существующей по принципу удовольствия. Первичный процесс мышления как и бессознательное фантазирование, отражающее содержание наших импульсов, происходит постоянно. К нему относятся сновидения, оговорки, отвлеченные фантазии, грезы наяву.
Вторичный процесс мышления живет согласно принципу реальности, подчиняется законам логики, грамматики. Это образы, облеченные в слова и встроенные в актуальную реальность Символизация - преобразование первичного процесса мышления во вторичный, вербализация вытесненного.
Выходит, между первичным и вторичным процессом должен быть активизирован некий “мостик”. Когда есть доступ к бессознательному через метафоры, фантазии, ассоциации.
Но бывает и так, что “мостик” на ранних этапах развития был подорван как в случае с ранней сепарационной травмой. Тогда процесс символизации крайне затруднен - невозможно сформировать, символизировать внутренний объект, внешнее сделать внутренним. Напряжение в таком случае не может быть названо и встроено в психический опыт. Все, что остается в таком случае - справляться с аффектом через соматизацю или отыгрывание. Символ, как клапан, который аффект преобразует в суть, не может быть сформирован.
МП - В лакановском психоанализе клиент обращается к аналитику, как к лицу, предположительно знающему то, в чем он нуждается. В ходе наших рассуждений неизбежно возникает вопрос - а какой источник знания существует у терапевта? И как он может быть полезен для разных клиентов, если он один? Неужели терапевт что-то знает о клиенте еще до того, как он придет? И как соотносится такое отношение клиента к фактическому знанию, то есть к опыту, квалификации и профессиональной осведомленности? Для начала ответим на последний вопрос, и ответом будет служить одно слово: никак.
Знание терапевта о клиенте находится не в терапевте, а в том фантазме, который клиент по отношению к нему разворачивает. Задача терапевта и сложна и, одновременно, проста - ему необходимо оказаться в центре клиентского невроза и привести в движение бессознательную массу, которая нуждается в символизации. Если функция кастрации заключается в том, чтобы отщепить некоторую часть невозможного в то время опыта и поставить запрет на его символизацию, тогда функция терапевта, в метафорическом смысле, анти-кастрационна.
Другими словами, все самое важное происходит на другой сцене. Клиент в первую очередь нуждается в трансцендировании, в выходе за привычное понимание себя как места вынужденного обитания, в которое его не приглашали, но в котором он себя внезапно обнаруживает. Для того, чтобы что-то вернуть, необходимо почувствовать отчуждение от того, что есть и тем самым обнаружить нехватку себя. Подобно тому, как в буддистской психологии Я - все то, что не есть я (как набор отформатированных паттернов), так и в терапии вначале необходимо обнаружить себя как чужого, как имеющего другие желания, исходящие из иного места. Другие не в смысле формального отличия, но имеющие бОльшую экзистенциальную погруженность. Задача терапевта не в том, чтобы избавить клиента от симптомов, с которыми тот себя идентифицирует, но пробудить в нем интерес к своей скрытой психической жизни. Точнее, создать условия для ее проявления.
Итак, символизация в терапевтических отношениях создает потенциальное пространство для изменений. Это пространство, в котором отсутствует поглощенность (своим опытом) и захваченность (чужим влиянием). Это разреженное пространство; пространство, где обнаруживается отсутствие, которому в дальнейшем придается некоторая форма. С помощью символизации, то есть обогащения представлений о себе, создается особая структура потенциальности, которая начинает менять реальность. Мы не создаем концепции о реальности, но мы выводим реальность из концепций.
Вспомним миф об Эдипе. Изменения начинаются с вопроса, заданному оракулу, который знает будущее, но это будущее становится возможным только тогда, когда о нем вопрошают. На настоящее влияет то, чего еще нет, но к чему клиент обращается, как к отчужденной части себя самого. Терапевт, таким образом, оказывается зеркалом, которое отражает несуществующее, но возможное.
Каждый из нас манипулирует реальностью с помощью символов, то есть разыгрывает с помощью внешних объектов свой внутренний бессознательный сценарий. Мы одновременно живем как будто бы в двух мирах - один из них наполнен рациональностью и ясностью, а второй кажется хаотичным и запутанным. В первом обитает то, что мы называем своей личностью, а второй часто оказывается ее жестоким хозяином, от которого хочется освободиться. Но не стоит этого пугаться, поскольку бессознательные процессы всего лишь отражают внутреннюю, более фундаментальную, логику, которая нуждается в развертывании и интеграции. Иногда пропасть между этими двумя состояниями кажется непреодолимой. Задача терапии, таким образом, заключается в соединении этих двух миров и установлению связи между ними.
Символизация это получение опыта “задом наперед”, когда ответ на вопрос “что я хочу?” находится не в начале пути удовлетворения потребности, а в его финале. Прошлое связывается взглядом из будущего и в символическом пространстве будущее определяет прошлое, а не наоборот. Можно сказать, что сознательное это будущее время бессознательного, у которого пока еще нет формы. Терапевт метафорически напоминает радиоприемник, который сначала улавливает волну от радиоточки, а затем усиливает ее и транслирует передачу в громкоговоритель.
Тогда логичным становится требование “незнания” со стороны терапевта, поскольку преждевременное понимание приводит к торжеству логики здравого смысла и не порождает ничего нового. Символический обмен перемешивает слои бессознательного клиента и терапевта - клиент словно бы видит сон, в котором терапевт отражает его неосознаваемую потребность и пробуждение ото сна, то есть завершение сессии согласно принципам сеттинга, оставляет клиента с воспоминанием о том, чего еще не случилось.
И, последнее. Сеттинг в терпевтических отношениях является символическим отцом между принимающим ребенком и кормящей матерью. Эта символическая прослойка является профилактикой поглощения ребенка матерью в погоне за идеалом непосредственного удовлетворения внутри симбиотических отношений. Сеттинг оказывается цензурой, возвращающей мать к отцу, к другим клиентам или сообществу. Сеттинг не позволяет терапевту использовать клиента для своего нарциссического расширения.
ТК - Если тема Вас вдохновила, можно почитать следующую литературу:
Вейкко Тэкхэ "Психика и ее лечение"
Ф.Тайсон "Психоаналитические теории развития"
Андре Грин "Аналитик, символизация и отсутствие в аналитическом сеттинге"
Томас Огден "Мечты и интерпретации"
Ж-М. Кинодо "Приручение одиночества"
Рене Руссийон «Работа символизации»
МП - Спасибо зха внимание)
