Обнаружение реальности часто сопровождается появлением “симптома горошины”. Когда персонаж своей собственной сказки внезапно не может уснуть, несмотря на тщательную подготовку. Это симптом появляется в том случае, когда переживание иррациональным образом делается для своего носителя чересчур невыносимым. То есть когда его интенсивность не адекватна ситуации. Когда контекст жизненной истории магическим образом усиливает вполне, может быть, рядовое событие, заставляя задействованные струны души резонировать с разрушающей частотой. Это может быть ситуация очень точного попадания серийного для остальных обстоятельства в зону максимально личного отношения и участия. Таким образом, будто человек, наблюдающий спектакль со стороны зрительного зала внезапно обнаруживает себя находящимся на сцене и произносящим странные слова, которые никогда ранее не существовали в его памяти. Так бывает, когда внутреннее напряжение внезапно прорывается, поскольку то, что происходит снаружи отражает процессы, протекающие внутри и тем самым дает им дорогу вовне. Чистая случайность, от которой не застрахован никто. Можно залезть рукой в карман пальто и обнаружить там кусок жизни, от которого давно хотел избавиться. Как известно, все, что пытается быть утопленным, также с известной силой стремится всплыть на поверхность. Когда водоворот переживаний закручивается в воронку, которая угрожает поглотить сознание, самым логичным способом представляется построение вокруг заградительного барьер, фортификационных насыпей для защиты от затопления. Потому что кажется, будто стремительность потока совершенно невозможно контролировать и поэтому лучшим выходом становится изоляция входа в это пространство. В общем, если смотреть на эту картинку как-то со стороны, тогда очень трудно найти в ней место для себя. Однако диссоциация не меняет состояния, вместо этого укрепляет его статус как некой независимой функции, разворачивающейся по своим законам. Чем больше мы игнорируем какое то проблемное происходящее, тем сильнее оно становится одушевленным, как будто из тела начинает расти крохотный побег, постепенно вытесняющий с клумбы родительскую фигуру. Но зато потом, когда этот побег окончательно станет “чужим”, с ним можно начать не менее эффективно бороться, закидывая пилюлями и пропалывая тяпкой на тренингах. Даже если симптом удается отрубить с помощью искусных манипуляций, другой, не менее зубастый, рано или поздно вырастет заново, как голова у Змея Горыныча. Задача психотерапии, таким образом, представляется прямо противоположной привычному обхождению с беспокоящими фантазмами. Психотерапия не ставит своей задачей избавить людей от отрицательных переживаний и сделать всех счастливыми окончательно. В этой идее много механистичного и конвейерного. Возможно, в будущем ученые откроют гены удовольствия и начнут прививать ими направо и налево. Если к тому времени прогрессивное человечество перед запуском вакцины счастья в массовое применение откажется от опытов над животными, мы вымрем, так и не узнав, что счастливые кролики перестают размножаться. Задача психотерапии таким образом очень примитивна — она не избавляет от трагедии, а делает ее чуть более переносимой. Подобно кольцу Соломона подсказывает, что с этим жить можно… и с этим тоже. Делает происходящее вновь индивидуальным проектом, а не картинкой, к которой можно применить категорию красивая или так себе. Стоит только попробовать и с каждым разом шаг за шагом можно приближаться к центру циклона, который грозит разрушением только тому, что находится снаружи. Как с помойным ведром, только чуть более романтично. Очарование гештальт-терапии в том, что она, подобно фракталам, так или иначе отражает один и тот же процесс, что в большом, что в малом — всегда существует мощное сопротивление на пути к себе и это нормально. Когда сомнения приводят к поиску, а поиск приводит к тому, что прогоняет сомнения. На этом пути много отчаяния и разочарований, поскольку цель не ясна и траектория к ней теряется, однако в какой то момент обнаруживаешь, что уже не можешь вернуться обратно, в точку, откуда начинал движение. И это мощный источник для оптимизма. Поскольку это означает, что часть сопротивления стала союзником. И поэтому развитие продолжается.

Психотерапевтическая сессия напоминает коллективную галлюцинацию, разделенный сон пациента о своей жизни. В этот сон приглашается терапевт, точнее, сон формируется вокруг присутствия терапевта. Мы помним, какой важной является способность к галлюцинаторному удовлетворению желаний. Когда мать, в которой нуждается младенец, на некоторое время покидает его, он вынужден галлюцинировать о ней, воссоздавать ее образ, воспроизводить прошлый опыт утешения, совершать некоторую работу, чтобы самому конституировать собственную реальность. Похожие процессы происходят  в терапии. Терапевт не может удовлетворить желание клиента в той форме, которая ему необходима. Точнее может, но это будет не терапия, а поддержание инфантильного невроза. Вместо этого мы галлюцинаторно исследуем пути этого желания, воображаем и совершаем работу внутри перед тем, как осуществить ее вовне. Сессия это сон клиента о своей жизни. Поэтому главная задача терапевта - не мешать. Продолжая метафору сна наяву - не будить клиента раньше срока и не принуждать его видеть сон терапевта. Все что важно, проявится само. У терапевта нет власти, чтобы сделать “хорошо”. Что хорошо для терапевта, плохо для клиента. Ткань терапевтического пространства нежна. Сессия это сеть, которая захватывает проплывающие кусочки реального. Когда их становится слишком много, они соединяются в одно целое и рвут ткань сновидений. Сон заканчивается, когда клиент больно ударяется о самого себя.    В своей работе мы не придумываем ничего нового, пользуясь тем феноменом, который существовал до того, как человек научился сам себе усложнять жизнь. Речь идет о диалоге. Можно сказать коротко - без диалога не возникает сознания. Мать вносит в мир младенца чуждый для него элемент и вынуждает сознание к появлению. Соответственно, терапевт для клиента становится той осью, вокруг которой, как жемчужина вокруг песчинки, формируется новое измерение сознания. Отец отбирает ребенка от матери, которая желает его поглотить и выталкивает его в символическую жизнь, связанную с присутствием других. Терапевт это одновременно и материнская и отцовская фигура для клиента.Можно сказать, что завершение терапии может быть инициировано только терапевтом, поскольку завершение терапии клиентом отражает его попытку сохранить последнего в качестве мифологической фигуры. То есть фактически зафиксировать отношения на том этапе, который невозможно преодолеть. Это напоминает ситуацию, когда символическая смерть как будто бы защищает от смерти реальной.  

  Видеолекция Андреянова Алексея и Анны Коневских на Третьем Дальневосточном Интенсиве по гештальт-терапии.