Начну этот текст с провокационного вопроса: что в человеческом организме первично — эмоции или мышление? На первый взгляд кажется, что ответ очевиден — конечно же, эмоции. Но эта очевидность характерна, скорее всего, для взгляда человека, интересующегося психологией. Поскольку здравый смысл подсказывает, что эмоции мешают принимать решения, захватывая внимание и делая поведение непредсказуемым. Потребовались провести специальные нейрофизиологические исследования, которые показали, что решение принимается на эмоциональном уровне, а уже затем мышление подготавливает для осуществленного выбора логическое обоснование.
Эмоции являются составной частью более общего процесса, который известен как переживание. Переживание включает в себе постоянный поток неосознаваемых телесных ощущений, которые в дальнейшем ассоциируются с каким либо эмоциональным состоянием, которому, в свою очередь, необходимо придать смысл, то есть символизировать и составить представление о контексте, внутри которого переживание возникает. Эмоциональная реакция является своеобразной промежуточной зоной между желающим телом, имеющим свои потребности и окружающей средой, которая становится доступной через контакт, то есть через некоторое действие. Иногда говорят о том, что эмоция это остановленное движение и тогда необходимо возвращать потребности, поставленной на паузу, возможность развиваться в сторону своего удовлетворения.
Можно говорить о том, что эмоциональные реакции являются более ранними в эволюционном отношении. Теория триединого мозга утверждает, что способность к эмоциональным реакциям присутствует у млекопитающих, тогда как когнитивная сфера получает свое окончательное развитие только у человека. Можно ли на этом основании считать, что эмоции по факту своей бОльшей укорененности в телесную сферу не зависят от мышления, а скорее определяют его деятельность?
Попробуем ответить на этот вопрос с описания того места, где возникают эмоции. С одной стороны, эмоции возникают в теле. С другой стороны, эмоциональные реакции появляются внутри особой конструкции, которая называется психическая реальность. Особая она потому, что психика не просто отражает физическую реальность, подобно фотографической карточке, но конструирует ее специальным образом. Этот способ можно описывать с различный позиций. Например, при помощи концепции о когнитивных искажениях.
В рамках этого представления, внутри мышления существует специальный набор процедур, которые отвечают за формирование репрезентации происходящего. Картина объективного мира, которая появляется в результате их действия, с одной стороны, иллюзорна, а с другой — помогает сделать первое допущение о физической реальности. Кроме того, чтобы эту картинку можно было принять за достоверное отражение действительности, необходимо, чтобы в механизм по формированию представлений была встроена сама способность обманываться. Парадоксальным образом то, что было необходимо ранее, в более позднем возрасте приходится обучаться преодолевать. Если в начале процесса развития психики слияние со своей картинкой действительности помогает сформировать автономию, то в дальнейшем, чтобы продолжать движение к усложнению психического аппарата, необходимо подвергать сомнению незыблемость его оснований.
Итак, когнитивные искажения помогают сформировать иллюзорную, но рабочую картину реальности. Поскольку понятие иллюзорности имеет достаточно негативную коннотацию, можно без особых смысловых потерь заменить его на понятие специальную. Итак, необходима специальная картина действительности, заточенная на возможность осуществления деятельности. При попадании в незнакомую ситуацию человеку необходимо сориентироваться, придать происходящему смысл, иметь возможность отреагировать и упаковать результат в какой-либо опыт. Если приглядеться, то эти задачи достаточно точно совпадают с гештальтистской концепцией о цикле контакта. На каждом этапе существует свой собственный набор когнитивных искажений, который выполняет важную адаптивную роль— позволяет субъекту быть способным к действию.
Например, на этапе ориентировки очень важной оказывается способность к созданию целостной и непротиворечивой картины происходящего в ущерб ее полноте и комплексности. Так работает один из центральных механизмов нашего восприятия — пустоты, паузы и промежутки заполняются некоторыми воображаемыми конструкциями для того, чтобы образ был законченным. Образ реальности не должен обладать внутренним напряжением и поэтому в него с большей легкостью включается то, что согласуется с прошлым опытом и отрицается то, что ему противоречит. Любое действие требует для себя ощущение контроля и поэтому на этом этапе необходима, например, иллюзия прямого влияния на эмоциональное состояние другого человека и ясной осведомленности о содержимом его психики.
Про последний этап ассимиляции также можно говорить очень долго, но остановимся на одном примере — всем известно, что представления о прошлом не является музейным экспонатом, к которому нельзя прикасаться; скорее картинка прошлого постоянно переписывается под действием событий настоящего. Все эти примеры приведены для иллюстрации одной простой мысли — когнитивные искажения необходимы для того, чтобы деятельность могла быть осуществлена, но картина реальности, которая формируется с их помощью, не является полностью совпадающей с происходящим. Более того, можно утверждать, что имеющиеся представления всегда неполны по отношению к действительности, из которой они выводятся. То же самое можно сказать и о субъекте, который всегда не равен собственным представлениям о себе.
Итак, вернемся к уже озвученному тезису о том, что эмоциональные реакции разворачиваются в пределах психической реальности. С одной стороны, эмоции рождаются в теле, но с другой — тело не существует отдельно от языка, оно не подвешено в вакууме и не является математической формулой — тело пленено воображением, которое обусловливает его реакции. Не тело обладает человеком, но человек обладает телом, которое становится, таким образом, некоторым суждением о субъекте. Если попробовать определить формулу субъективности, то тело окажется выводом функции мышления. Кастрация как психический феномен как раз и означает утрату связи с материнским объектом, переход от непосредственного удовлетворения к символическому. Теперь нельзя уже опираться на незыблемость симбиоза, который дает ощущение окончательной удовлетворенности — теперь, куда бы субъект не шел, он будет видеть перед собой кривые окольные тропы, которые никогда не приведут его на место потерянного рая. Можно находить себя в движении, но цель оказывается недоступной. Тело также перестает быть фундаментом и последним прибежищем — оно подчинено мышлению и символически переписано. Благодаря этому процессу появляется пространство для психосоматических состояний — если тело это высказывание, то симптом оказывается его предикатом.
Описание логики кастрации нам необходимо для того, чтобы понять, каким образом тело включается в происходящее с субъектом. Выше мы описали один путь, который является основным. Второй путь связан с противоположным — когда тело вообще не включено в мышление. Это состояние известно как переживание психической травмы. Кажется неслучайным, что один из авторов психосоматической теории травмы, Питер Левин, описал работу с травматическим опытом через метафору животного мира и назвал свою книгу «Пробуждение тигра». Животные являются своим собственным телом, которое не подвергается символизации. Травма возникает как следствие остановки переживания на уровне телесной реакции. Тело в данном случае оказывается Вешью, о которой невозможно сформировать представление, оно находится вне рамок мышления и действует согласно собственной логике. Травмирование возможно в том случае, когда происходящее вторгается в психическую реальность, сметая все на своем пути и срывает с тела покров кастрационного решения, делая его голым и уязвимым.
Травма запускается на территории мышления, так как опосредуется через систему смыслов, но вываливается на уровень тела. Соответственно, при работе с травмой в рамках этой модели очень важно «отделить» эмоциональную реакцию от телесного события, то есть ввести между ними символическую прослойку и вернуть телесные ощущения в канву переживания субъектности. Похожие процессы происходят и при панических атаках — в этом случае субъект как будто вываливается из символического контекста, который поддерживает его существование и остается один на один с собой. Как слово, которое покинуло предложение, он оказывается предельно одиноким и лишенным своего определения — бунт тела становится единственным способом вернуть себе ощущение бытия.
Вернемся к тому, как действует тело, порабощенное мышлением, поскольку тема работы с травмой требует специального разбора. Эмоциональная реакция, возникающая в рамках определенной конструкции психической реальности, кажется чрезвычайно правдоподобной. Над созданием психической реальности потрудилось огромное количество когнитивных искажений — результатом их работы является полная эго-синтонность эмоциональной реакции. Другими словами, эмоция совпадает с тем, кто ее переживает, то есть она окрашивает переживающего ее субъекта в свои цвета. На первый взгляд кажется, что совпадение переживания и того, кто переживает, является очевидным и единственно возможным. Но на самом деле, эмоциональная реакция может стать объектом наблюдения. Благодаря этой процедуре смещения внимания субъект имеет возможность наблюдать за своими переживаниями, не будучи в них вовлеченным. Если сохранять фокус внимания достаточное время, окажется, что переживание имеет «внутреннюю» динамику и может трансформироваться в то время, пока за ним осуществляется наблюдение. Эмоция, которая отреагирована сразу, оказывается поставленным на паузу потоком переживания — наблюдение позволяет превратить фотографию в синематографическое движение.
Другими словами, наблюдение превращает отдельное предложение в повествование. В ходе психотерапии это повествование можно разделить с другим. Это важно, потому что в языке отдельное слово ничего не значит — важно то, в какие отношения оно вступает с другими. Также обстоят дела и в социальном измерении — эмоциональная реакция, как некоторое высказывание, направлено на своего адресата. Этим адресатом может быть или реальная фигура, или символическая, в виде терапевта. И это не значит, что символическая фигура менее реальна — мы помним о том, что реальности не существует, а есть только представления о ней.
Наблюдение позволяет выйти из слияния с первой эмоциональной реакцией, которая возникает в ответ на событие. С точки зрения системного мышления краткосрочный выход из ситуации может оказаться даже вредным, поскольку он не учитывает долговременных последствий самой предсказуемой и логичной реакции. В гештальт терапии есть представление о том, что невроз это зафиксированная в поведении удачная попытка перевести острую ситуацию в хроническую, то есть снизить интенсивность переживаний - эта попытка и является примером быстрого тактического решения, которая в дальнейшем приводит к негативным отложенным последствиям. Самый яркий пример для этого - формирование зависимого поведения. Аддиктивная реализация это быстрое решение, которое при многократном повторении вызывает побочные эффекты, не сравнимые по тяжести с тем дискомфортом, от которого оно вначале избавляло. Наблюдение за эмоциональными реакциями позволяет не снижать интенсивность переживаний, но увеличивать их переносимость.
Рассмотрим несколько примеров. Допустим, в ситуации групповой работы один из участников узнает во взгляде или голосе другого агрессивное послание. Группа является системой, в которой изменение поведения одного члена влияет на всех остальных. Уравновешивающий контур, который приводится в действие в ответ на возмущение в системе, может быть разным - кто-то предпочитает агрессивно реагировать в ответ или наоборот, снижать уровень притязаний, для того, чтобы стать еще более незаметным. В ответ на первую реакцию (ответная агрессия или покорность) включается усиливающий контур системы, который делает другого участника конфликта или более агрессивным или более невнимательным. В любом случае вторая реакция скорее подтверждает опасение, которое лежит в основе первой реакции. Таким же образом работает и механизм проективной идентификации, когда поведение строится таким образом, что обратная реакция всего лишь подтверждает ту картину мира, из которой она вырастает.
Другой пример. Предположим, что вам нужно совершить какое либо действие, однако когда вы начинаете о нем думать, у вас возникают неприятные переживания. Иногда вы можете просто ощущать эмоциональный или физический дискомфорт при одной лишь мысли о предстоящей деятельности. Что происходит дальше? Предсказуемая модель поведения будет заключаться в том, что вы будете откладывать начало этого процесса или займете внутри него позицию с минимальной вовлеченностью и участием. Эмоциональный дискомфорт подобен упругой стене, от которой отскакивают наши намерения. Однако, если в этой ситуации попробовать сохранить внимательность к переживаниям, можно обнаружить, что дискомфорт связан не с деятельностью, а со сложной системой ожиданий и смыслов, которая с ней связана. Это очень очевидная мысль. Но важна не она сама по себе, а практический вывод, который из нее следует. Если удерживать этот аспект в поле зрения, можно отделять объективную реальность (некоторое занятие) от психической и, тем самым, начинать действовать более свободно. Если у меня получается отдавать себе отчет в том, от чего именно мне становится плохо, то этого достаточно, чтобы делать это плохо немного лучше.
В этом состоит особенность системного подхода к эмоциональной регуляции. Актуальное эмоциональное состояние является всего лишь верхушкой айсберга. Те процессы, которые влияют на его изменения, находятся под водой и, как правило, недоступны для интроспекции в силу простой неосведомленности о том, что это возможно и полезно. Сохранение внимательности к эмоциям приводит к позиции наблюдателя, из которой становится видно происходящее на другой сцене. Позиция наблюдателя выводит субъекта из слияния со своей картиной реальности и дает ему возможность инвентаризации и новой сборки своих репрезентаций. Потребность, которая формируется в рамках невротического опыта, направлена на избегание трудных переживаний - на этом основании ее можно отнести к квазипотребностям. Для того, чтобы за квазипотребностью смогла появиться истинная потребность, необходимо отказаться от автоматического удовлетворения первой.
Попробуем ответить на вопрос - что со всем этим делать - еще с одной позиции и для этого позаимствуем некоторые методологические основания буддийской философии. Согласно школе мадхъямики все явления и процессы имеют пустотную природу. Это вовсе не означает, что вещей не существует, а только то, что не одно из явлений не обладает собственной сущностью. Любое сложное событие может раскладываться на более простые составляющие, физические структуры разбиваются на молекулы, атомы и энергетические состояния. Высшие психические явления состоят из более простых эмоций и телесных ощущений, которые можно феноменологически описывать, воздерживаясь от концептуализации. Другими словами, та сущность предметов и явлений, которая, как кажется, принадлежит им изначально, приобретается на последнем этапе синтеза. Эта процедура завершает восприятие, которое, как известно, стремится к целостности.
Отличие просветленного существа от обычного заключается в объеме информации, которая доступна для осознавания - обычный человек верит в то, что описание реальности, которое он разделяет, является исчерпывающим. Более того, реальность, которую оон наблюдает, как ему кажется, обладает неизменной природой. Это порождает ситуацию, которая может быть описана метафорой кинотеатра - чтобы получить удовольствие от фильма, надо погрузиться в него полностью и поверить в происходящее как в реальность. Сложность возникает, когда сеанс становится трудно прервать и он повторяется снова и снова, прокручивая перед внутренним взором сцены более раннего опыта.
Все это имеет непосредственное отношение к психотерапии. Невротический опыт возможен, если субъект находится с ним в слиянии. Клиент часто приходит к психотерапевту, имея желание не избавиться от невротического опыта, а усовершенствовать его. Клиент желает подлатать то место, где происходит сбой, потому что это приводит к переживанию дискомфорта. На примере зависимости, например, это будет стремление научиться выпивать без вредных последствий или так, чтобы это не вызвало семейных проблем. Почему так происходит? Даже несмотря на то, что невротический паттерн приводит к страданию, это лучше, чем переживание неопределенности. Когда мы предлагаем клиенту допустить, что, возможно, существует другая версия происходящего, это вызывает не облегчение, а интенсивное чувство страха. Страх это маркер приближения к границам обитаемого мира. Можно сказать, что в этот момент клиент заглядывает в собственную пустоту. Личность это результат пережитого опыта. Если у клиента нет опыта переживания определенных эмоций и состояний, значит, в некотором смысле, в этой ситуации его тоже нет. Например, если я избегаю переживания стыда, тогда в тот момент, когда я испытываю сильный стыд, меня, как агента осознавания, фактически, не существует. Предлагая клиенту новый опыт, мы даем ему шанс выстроить на месте пустоты определенный опыт бытия. Разумеется, это очень нелегкий вызов.
Вернемся к буддизму, который дает ясные рекомендации о том, как иметь больше возможностей переживать этот интенсивный страх. В духовных наставлениях Атиши, великого индийского йогина, есть несколько пунктов, которые могут поддерживать нас в терапевтической практике. Во-первых, в этом сочинении рекомендуется постоянно размышлять о пустотной природе явлений. В переводе на наш язык это будет означать следующее - необходимо осознавать, что первая реакция, которая возникает в ответ на события, является важнейшей составляющей психической реальности, но не описывает происходящее полностью. Это осознавание позволяет осуществлять знаменитое гештальтистское “замедление”, когда клиент получает возможность наблюдать за развитием ситуации для того, чтобы в ней появилось больше новой информации. Разумеется, это приводит к тревоге, поскольку отсутствует опыт переживания эмоций, на избегание которых невротический механизм и направлен.
Со страхом потери себя в ситуации незнакомого эмоционального опыта помогает справиться второе наставление, которое можно сформулировать так - постоянно размышляй о неизменной природе ума. То есть, вначале надо фокусироваться на непостоянстве явлений, а затем - на постоянстве ума, внутри которого эти явления возникают. В контексте психотерапевтического измерения это наставление выражает идею о том, что среди всего хоровода форм нашей психической реальности, внутри нее существует неподвижная ось, которая никуда не девается и служит опорой и основанием для всего остального. Тогда потеря формы становится не такой пугающей. Эту ось можно определить как способность к наблюдению и рефлексии, то есть то, что Пятигорский называл мышлением о мышлении.Если пользоваться известной буддистской метафорой про зеркало, способность к наблюдению будет зеркальной поверхностью, тогда как бесчисленные отражения на ней будут соответствовать разнообразным формам психического опыта.
Итак, подводя итог сказанному. Повседневный опыт и здравый смысл не без оснований подсказывают нам избегать ситуаций, в которых возникает страх. Страх это дорожный знак, который показывает, что в этом месте психического опыта еще нет разметки, да и асфальт никто не удосужился положить. Если восприятие стремится создать целостную картину происходящего, то страх маркирует прерывистость, разрыв опыты, указывает на его недостаток. Если не заходить за ограничительную ленту, тогда можно сохранить иллюзию ясности и полноты. Если рискнуть и шагнуть за барьер, можно придать форму той пустоте, которая взывает к воплощению. Рефлексия меняет точку отсчета, с которой стартует построение психической реальности. Мы можем очнуться внутри содержательной части опыта и будем обречены на убежденность в онтологическом статусе происходящего. Либо мы можем наблюдать за тем, как появляются эмоциональные состояния, не становясь ими. Третье наставление Атиши звучит так - противоядие против омрачения ума исчерпывает себя само. Применительно к психотерапии это означает, что тренировки устойчивости в позиции рефлексирующего наблюдателя бывает достаточной для того, чтобы внести изменения в процесс переживания, не касаясь его содержательной части.